В поисках "золотой середины"

Борис Румер
Гарвардский университет (США):
1, Происходит ли выздоровление мировой экономики? Вроде бы да.
Выступления лидеров стран «двадцатки» на саммите в конце сентября отличались сдержанным оптимизмом: кризис пошел на убыль, есть признаки выздоровления. По авторитетной оценке аналитиков «Барклай Капитал» (Barclays Capital), ВВП в глобальном измерении вырос во втором квартале этого года на 3% и поднимется до 3,9% в третьем квартале, но с учетом падения в первом квартале годовая динамика будет все же отрицательной: падение будет на уровне 1,2%. Примерно таковы же оценки и других экспертов. Что касается 2010 года, то тут наблюдается большее расхождение в прогнозах, хотя все они показывают рост. Так, согласно июльскому прогнозу Международного валютного фонда (МВФ), глобальный ВВП вырастет за год на 2,5%. Есть и более оптимистические прогнозы. Например, бывший главный экономист МВФ Майкл Мусса (Michael Mussa) предвидит рост этого показателя до 4,2%. При этом он ссылается на «принцип Зарновича» (Zarnowitz rule), устанавливающий, что, в тенденции, после глубокой рецессии наступает скачкообразно быстрое выздоровление (recovery). Так что, как видите, оптимизм владеет экспертным сообществом: выход из рецессии в 2009 году и выздоровление в 2010-м. Но охвативший экономистов и рефлектируемый политиками оптимизм несет в себе опасность самоуспокоенности. Представляется, что путь выхода из рецессии будет ухабистым, скорее возвратно-поступательным, а не линейным движением.
Главный вопрос, мучающий сегодня глав центральных банков и правительственных финансистов: пора ли отрывать больного от искусственного питания – беспрецедентных по масштабам финансовых инъекций, обусловливающих стремительный рост бюджетных дефицитов, государственного долга? По данным того же МВФ, эти антикризисные вливания в экономики стран «двадцатки» уже составили $10 трлн (около $1,5 трлн приходится на США, в бюджете которых образовалась дыра в $1,6 трлн). МВФ прогнозирует, что госдолг стран «двадцатки» и развивающихся стран в среднем будет превышать 100% ВВП. Накачивание экономик дешевыми кредитами, безудержное увеличение денежной массы чревато ростом инфляции и даже гиперинфляции. Когда остановиться? Ведь торможение может привести к возобновлению рецессии! Словом, как пройти между Сциллой рецессии и Харибдой инфляции?
Вопрос этот далеко не нов. Он возникает каждый раз в периоды рецессий, а их в экономической истории Америки и мира было немало. Например, Милтон Фридман в своей классической работе «Money Mischief» установил определенную закономерность: во время рецессий правительство пускает на полный оборот печатные машины и понижает ставку рефинансирования. Соответственно возрастает денежная масса. Поначалу это дает положительный эффект, но затем подскакивает инфляция, и наступает «тяжелое похмелье» (brutal economic hangover), с которым очень трудно справиться. В Америке особенно сильной была рецессия второй половины 70-х годов прошлого века, когда безработица достигла 9%, а инфляция – 15%. Возглавляющий синклит экономических советников Президента Обамы Пол Волкер (Paul Volker), обладающий непререкаемым авторитетом в финансовых кругах, в бытность свою в те годы председателем Федерального резервного банка (госбанка) США, чтобы справится с инфляцией, решился на повышение основного учетного процента (ставки рефинансирования). Как следствие, в начале 1980-х разразилась довольно-таки глубокая, но непродолжительная рецессия, а затем начался продолжительный подъем и постепенное снижение ставки рефинансирования. Но рецессия рецессии рознь. Разные факторы их порождают, и вряд ли можно механически переносить опыт лечения, принятый в те годы, на сегодняшнюю ситуацию. Не та эпоха.
Другой волнующий экономистов и политиков вопрос – как модернизировать мировую финансовую систему: как стабилизировать мировой финансовый рынок, какие регулирующие, контролирующие механизмы надо создать, чтобы отслеживать системные риски, чтобы избежать повторения подобных катаклизмов? Но можно ли рассматривать охватившую мир в наши дни рецессию как системную, произошел ли слом системы, основы которой были заложены в июле 1944 года в Бреттон-Вуде (Bretton Wood) по воле политических титанов Рузвельта и Черчилля и которая содержала принципы и правила послевоенной экономики, финансовой системы и международной торговли? Созданные тогда системообразующие институты – Всемирный банк (International Bank for Reconstruction and Development), МВФ (International Monetary Fund), Генеральное соглашение о тарифах и торговле (General Agreement on Tariffs and Trade-GATT) – сохраняют роль и влияние по сей день. На последней встрече «двадцатки» было решено еще больше поднять значение и финансирование МВФ и Всемирного банка, расширить состав его совладельцев за счет развивающихся стран. В то же время становится очевидно, что действующая система не отвечает вызовам времени.
Оживленно дискутируется вопрос о новой резервной валюте, которая заменит американский доллар. Но какой? Представляется, что валюта стран, в которых центральный банк контролируется политическим руководством, не может выполнять эту функцию. Надо учитывать и фактор политической стабильности. Думаю, что не годится и валюта стран с сырьевой, экспортно ориентированной экономикой, зависящей от колебаний ценовой конъюнктуры. Евро? Слабеющий доллар повышает привлекательность европейской валюты. Что касается сегодняшнего дня и ближайшей перспективы, то надо признать, что доллар сохраняет и даже усилил свое значение в период кризиса, особенно для инвесторов. Но, как справедливо заметил недавно глава Всемирного банка Роберт Зеллик, доллару отнюдь не гарантирована роль основной мировой резервной валюты, и в перспективе будет появляться все больше вариантов его заменителей. По его же авторитетному мнению, судьба доллара зависит от того, сумеют ли Соединенные Штаты решить проблему своего долга, не раскручивая инфляции, сможет ли Америка поставить свои расходы и бюджетный дефицит под строгий контроль.
2. Бреттон-Вудская система будет модернизирована с учетом необходимости контроля над системными рисками. Но справедливо ли считать текущий кризис системным? Что под этим понимать? Мне представляется, что в его основе не органические пороки системы, а спекулятивный ажиотаж в эпицентре кризиса – Америке, авантюризм и безответственность финансовых олигархов, и все это в условиях чрезвычайно усложнившейся с учетом глобальных информационных возможностей и плохо контролируемой финансовой инженерии, халатности и безнаказанности соответствующих правительственных агентств. Требуется серьезная коррекция, но не разрушение Бреттон-Вудской системы. Ужесточение регуляций финансовой сферы, по-видимому, необходимо. Но вряд ли возможно искусственно, декретивно остановить развитие финансовых инноваций, тем более в век информатики и глобализации.
Главы стран «двадцатки» примеряют на себя роль рулевых мировой экономики и наделяют свой клуб функцией ее координатора. Судя по опубликованному коммюнике, результат их последней встречи – это в основном декларации о намерениях, осуществление которых зависит от создания эффективных механизмов, наднациональных надзорных органов, наделенных соответствующими правами, позволяющими реформировать глобальный экономический порядок, унифицировать регуляции финансовой, в частности банковской, сферы и пр. Можно себе представить, какие при этом возникнут проблемы! И какой арбитражный орган будет их разрешать?
На фоне риторики партнеров по «двадцатке», особенно солирующего на этом саммите Барака Обамы, всё более отчетливо проявляется обесценивающая их декларации тенденция деглобализации. Звучащие с высоких трибун заверения в преданности принципам свободного рынка опровергаются грубой реальностью. Главная угроза мировой экономике – протекционизм – становится практикой экономической политики многих стран и проповедуется все громче. Финансовый меркантилизм, то есть переориентация капитала с внешних рынков на внутренний, становится нормой финансовой политики. Быстро воздвигаются барьеры на пути свободного перемещения капитала. Банкам, кредитная политика которых ориентируется на внутреннюю клиентуру, оказывается государственная поддержка, что для многих из них жизненно важно в период кризиса. Так, правительство США дало понять, что банки, рассчитывающие получить дивиденды из антикризисного пакета (stimulus package), должны сосредоточиться на инвестициях внутри страны и кредитовании американских клиентов. Такую же политику проводят французское, голландское, швейцарское, австралийское и другие правительства. В оправдание поворота в сторону внутреннего рынка банки приводят тот факт, что это позволяет легче контролировать кредитные риски. Банки развивающихся стран, рассчитывающие на зарубежные кредиты, естественно, страдают от этого.
Налицо и признаки торговой войны. Америка подняла на 35% тариф на импорт пользующихся широким спросом относительно недорогих китайских автомобильных шин, а Китай, в свою очередь, пообещал поднять тарифы на американских кур и другие продукты питания. Призыв экономистов из команды Обамы к американскому потребителю «Buy American» – «Покупай американское» привел к конфликту с Канадой. На почве протекционизма у США возникли проблемы с рядом других стран. 80-летняя история прогресса свободной торговли под угрозой. По-видимому, обязательства перед профсоюзами, которым Обама во многом обязан своим избранием, толкают его на протекционистский путь, подрывающий престиж и лидирующую роль Америки.
Инициированный кризисом протекционизм распространяется все шире, и это становится знамением времени. Глава Всемирной торговой организации Паскаль Лами (Pascal Lamy) привел длинный список стран с протекционистской политикой. Но американский протекционизм особенно болезненно воспринимается в мире. Американцы отличаются низкой склонностью к сбережениям и самой высокой нормой потребления. Персональные потребительские затраты (personal spending) постоянно повышались на протяжении последних 30 лет и, по данным Лео Абруццесе (Leo Abruzzese), в 2009 году достигли $10 трлн. Но, как следствие кризиса, роста безработицы, американский потребитель начал экономить, сокращать расходы, а следовательно, меньше покупать импортных товаров, в том числе электроники из стран Азии. По оценке того же источника, сокращение потребительских затрат американцев в 2009 году составит $500 млрд. Особенно болезненно такой спад скажется на экономике Китая, рост которой и чрезвычайно положительный торговый баланс во многом обязаны емкости американского потребительского рынка. И именно поэтому китайское руководство принимает меры по стимулированию расширения внутреннего спроса.
Но и Китай в не меньшей степени грешит протекционизмом, особенно в секторе услуг, в том числе финансовых. Не только протекционизм, начавшиеся торговые войны, но и более фундаментальные политические, этнокультурные и прочие различия мешают международной кооперации, необходимой для осуществления согласованной коренной реформы Бреттон-Вудской системы и создания новых глобальных правил и институтов.
Успех Бреттон-Вудского проекта, когда за три недели при участии более 700 участников из 44 стран была создана эта фундаментальная конструкция, объяснялся, во-первых, абсолютно доминирующим и дисциплинирующим влиянием Вашингтона; во-вторых, наличием господствующей тогда кейнсианской экономической концепции, адептами которой почти на религиозном уровне были и патронирующий конференцию Рузвельт, и многие другие участники; в-третьих, авторитетом ее архитекторов, среди которых был и сам Кейнс. В наши дни ни Америка, ни, тем более, какая-либо другая страна не обладают решающим влиянием, и в мировом сообществе, даже среди стран «двадцадки», нет согласия. Нет в наше время экономистов калибра Кейнса, Фридмана. Одним словом, в экономической теории «разброд и шатания». Макроэкономика дискредитирована в результате кризиса. Недавно нобелевский лауреат по экономике Пол Кругман (Paul Krugman) заявил, что за последние 30 лет макроэкономика как наука была в лучшем случае бесполезной, а в худшем – вредной. Другой видный американский экономист Барри Эйхенгрин (Barry Eichengreen) признал, что «кризис вызвал сомнения в том, что мы знаем экономику». Думаю, что такого рода самобичевания – это крайность, что экономика как дисциплина, в том числе парадигма свободного рынка, сохраняет свое непреходящее значение, но как ни говори, а доверие к макроэкономике, к экономике финансов в результате кризиса утрачено и репутация экономистов, специализирующихся в этой сфере, подмочена.
3. Повторюсь: экономические кризисы неизбежны; они заложены в самой природе капитализма. Их динамика описана во многих работах. Вот недавно воскресили работы почившего в бозе в начале 1990-х американского экономиста Хаймана Минского, в которых он описывал причины возникновения экономических кризисов. Он объяснял, что стабильность – это иллюзия, что она создает предпосылки неизбежного кризиса: «Нестабильность – это органически присущее и неизбежное свойство капитализма». Минский с поразительной точностью предсказал нынешний кризис, его механику. Но фаталистическое отношение к возникновению кризисов контрпродуктивно. Анализировать факторы, которые их формируют, разрабатывать меры, их смягчающие, совершенно необходимо. Важно, конечно, учитывать опыт предыдущих кризисов, помня, однако, при этом, что генералы, которые готовятся к будущим войнам, опираясь преимущественно на опыт прошедшей войны, терпят поражения.
Да, сегодня нет недостатка в прогнозах относительно «посткризисного мира». Но чего они стоят? Как я уже говорил в прошлогоднем интервью Exclusive, «пессимистические, а тем более катастрофические прогнозы привлекают гораздо большее внимание, гораздо больше возбуждают, чем оптимистические, и люди больше склонны им верить… и поэтому футурологи склонны, зачастую чрезмерно, драматизировать свои предвидения». Так что не следует слепо доверять предсказаниям о том, что человечество стоит на пороге грандиозных перемен, глобальной катастрофы, что мировой порядок трещит по швам, что наступающее время «сулит нам, раздувая вены, неслыханные перемены, невиданные мятежи» (Александр Блок). Политическая прогностика вызывает сегодня не большее доверие, чем упомянутая выше макроэкономика. Вот, еще в середине 1960-х годов Аурелио Печчеи – основатель «Римского клуба» – писал: «Времена, в которые мы живем, полны угроз и опасностей». И действительно, сколько было за прошедшее с тех пор время драматических, никем не предвидимых, как в случае с самоликвидацией СССР («величайшей катастрофой двадцатого века», как назвал ее Путин), пертурбаций, включая приблизивший мир к апокалипсису Карибский кризис! Все-таки мир пока еще держится. Но оснований для оптимизма относительно надежности мироустройства мало. Нарастает неопределенность, чувство интеллектуальной растерянности, непредсказуемости. Воспринимаются как банальности предсказания типа «управляемо-неуправляемого хаоса», «глобальной деколонизации», «столкновения цивилизаций – диалога цивилизаций» и т.п. Воздерживаясь от предсказаний, попробую выделить среди многих других лишь два важнейших, на мой взгляд, фактора, которые сейчас и в близком будущем будут существенно влиять на ситуацию в мире.
Первый: усиливающаяся взаимосвязь внешней политики со стратегическими природными ресурсами, прежде всего с нефтью и газом, растущий геополитический вес развивающихся стран, обладающих этими ресурсами, экспорт которых позволяет аккумулировать огромную ренту, создавать за ее счет военный потенциал, приобретая современные виды вооружений. Эта важная сегодня тенденция не долговременна. Апробированный в 1970-е, в период нефтяного эмбарго, курс на энергосбережение, интенсивные усилия по включению в энергетический баланс альтернативных источников энергии, ширящееся применение энергосберегающих технологий и развитие атомной энергетики – все это приведет к понижению спроса на углеводородное сырье и, в итоге, к снижению политического статуса и влияния стран, играющих благодаря своим природным богатствам важную роль в мировом раскладе сил.
Снижение спроса произойдет и с вводом в действие уже разведанных новых месторождений, таких, как гигантские офшорные нефтяные месторождения Бразилии  Тупи филд (Tupi field) и Фраде филд (Frade field), как пока еще не используемых огромных, судя по данным, опубликованным U.S. Geological Service в апреле 2008 года, резервов нефтяных месторождений Америки. Думаю, что предложение на рынке углеводородного сырья в недалеком будущем будет превышать спрос даже с учетом растущих потребностей Китая, Индии и других крупных экономик.
Второй: ядерное противостояние стран вне старого клуба ядерных держав. Ядерное оружие и средства его доставки становятся достоянием все большего числа азиатских стран. Стало аксиомой, что только владение им обеспечивает подлинный суверенитет государств и сохранение правящего режима. Региональные конфликты в Азии с участием ядерных держав представляют сейчас главную угрозу для человечества. И не может быть никакой уверенности в том, что завтра не возникнет очередной конфликт между Индией и Пакистаном из-за Кашмира или в результате очередного террористического акта, который вполне может обернуться атомной войной. Последствия возможного овладения Ираном атомной бомбой и уже имеющиеся у него средства ее доставки – это многоплановая тема, и я не в состоянии ее здесь обсуждать, да и она широко освещается в мировых массмедиа. Я привел как примеры только пару факторов, способных опрокинуть самые квалифицированные прогнозы. Их можно привести гораздо больше, и они будут не плодом воспаленного воображения, а почерпнуты из сегодняшних реалий нашего турбулентного мира.
Так что прогнозировать посткризисную ситуацию в мире – дело довольно безнадежное.