Казахстанцы доверяют тенге
Поддержать

Казахстанцы доверяют тенге

Материалы по теме

Экономист Жарас Ахметов считает, что в элитах есть консенсус, но нет их консенсуса с действительностью. К чему это может привести?

— Недавно Токаев упрекнул наших отечественных экономистов за то, что они дают плохие советы. Но если экономистов государственных институтов можно понять, они живут за счет бюджетных денег и не могут быть свободны в своих выводах, то почему молчат независимые экономисты?

— Начнем с того, что у нас нет независимых экономистов, у нас есть экономические публицисты вроде меня, а экономистов, как ученых, занимающихся научными исследованиями, у нас нет. Потому что для них нет источников финансирования. И поэтому готовых, независимых экономистов со своими независимыми экономическими исследованиями, суждениями и советами тоже нет.

—  Это значит, что нет запроса на независимую аналитику?

— Если бы был запрос на независимую аналитику, были бы деньги, значит запроса нет.  Потому что независимая аналитика никому не нужна. Потому что те представления о состоянии экономики и о тех тенденциях, которые в ней протекают, устраивают тех, кто имеет ресурсы. Это, как я писал, экономика агашек. То есть доступ потребителю, и потребитель экономической информации, это они сами. При них самих есть свои закрытые экономические группы, не публичные, которые им что-то пишут. Мы не знаем, что пишут, но им не нужны независимые исследователи.

— Тем не менее, вы считаете, что Казахстан, может выйти из экономического тупика относительно безболезненно, но при одном условии, что реформы будут проведены незамедлительно. Чем дальше будут откладываться реформы, тем больше будет цена выхода из тупика. Но до сих пор у нас недостатка в реформах не было, скорее наоборот. Другой вопрос, что они не давали нужного эффекта. Почему?

—  Много лет назад Алексей Островский написал хорошую пьесу «На всякого мудреца довольно простоты». Там есть интересный диалог главного героя Якова Гумова с неким старым генералом Куртицским. Гумов подготовил от имени Куртицского трактат о вреде реформ вообще. И когда Куртицский говорит, что иногда что-то надо менять, ему Гумов отвечает: «Ну это же не реформы, это же поправки, починки». Вот и у нас на рубеже веков, в конце 90-х,  были реформы экономические, политические и они свою положительную роль в развитии страны сыграли. Но то, что делается сейчас, это поправки и починки, это не реформы.

— Как вы думаете, какие в таком случае реформы нужны сейчас Казахстану? Вы даже ввели в наш обиход новое понятие-  «экономика агашек». Скажите пожалуйста, вот кто они, эти агашки?

— Давайте начнем с реформ, а потом вернемся к нашим агашкам. Я начну с опыта перестройки, когда «как бы» глубокие системные реформы закончились развалом СССР. Вот поэтому, кстати,  у нас их и бояться, как бы чего не вышло, хотя это неправильный страх. Почему они закончились провалом? Потому что был существенный разрыв между реальностью и пониманием реальности у советского партийного руководства. То есть партийное руководство  строило жизнь по-своему, а жизнь все устроила иначе. Мы можем говорить о реальном содержании реформ, когда поймем, что из себя представляет наше общество. А мы этого не знаем, у нас нет публичной философии, свободной от цензуры, у нас нет свободной независимой социологии, у нас нет независимой экономики, мы не знаем, что представляет собой все наше общество. И поэтому, во-первых, сейчас нам надо это узнать. А во-вторых, наше представление  о лицах, принимающих решение, довольно своеобразно. Эталоном для наших начальников является Южная Корея времен  Джо Хи. Но Корея в начале 60-х годов совершенно не похожа на Казахстан. Там была война, разруха,  уровень бедности был гораздо глубже, чем  у нас. На самом деле, провозглашая эталоном Корею, мы пытаемся воспроизвести общественную структуру,  наверное больше похожую на империю во Франции во времена Наполеона третьего, племянника великого Наполеона. И это тоже не правильно, потому что прошло полтора века, а сегодня начало 21 века. Много чего поменялось, в том числе общественном сознании в целом, поэтому воспроизводство той модели не эффективно. Ну агашки, это те, кто имеет доступ к ресурсам и к их распределению, и за счет этого извлекает ренту. Это могут быть бизнесмены, это могут быть люди во власти, это могут быть люди в СМИ, в культуре, науке, где угодно. Где-то в министерстве сидят люди, которые распределяют гранты для ученых, в СМИ есть люди, которые решают, о чем будет писать издание… Президент страны в послании 2 сентября сказал очень интересную вещь о поддержке малого и среднего бизнеса. Сославшись на экспертов, он сообщил, что значительная часть средств, которое выделяет государство, распределяется между компаниями, аффелированными с местными властями. Вот местные власти, которые распределяют деньги между своими аффелированными компаниями, и есть агашки. Но заодно, как я писал, они определеяют доступ к потребителям, потому что потребитель тоже ресурс. Все кто определяет доступ к ресурсам, и извлекает из этого ренту, они и есть наши агашки во всех сферах нашей жизни.

— Но может быть агашек лишить этого статуса, просто перестав оказывать эту массированную господдержку?

—  Сейчас мы используем модель агрессивной государственной поддержки: приритетеные проекты, формирование финансово промышленных групп. Потому что по другому не умеем, потому что эта система соответствует представлениям о том, как общество устроено. Но с  развитием конкуренции, с развитием рыночных отношений эта модель отомрет сама по себе и агашкам придется  научиться зарабатывать деньги по-другому. С ними ничего страшного не случиться, крутиться придется больше ну и деньги будут не такими легкими.

— Боюсь, что пока это произойдет эволюцинно, мы просто потреяем свою экономику, мы уже теряем малый и средний бизнес, мы уже теряем производство, мы уже потеряли навыки к выживанию, к самостоятельному добыванию денег…

— Нет, я не согласен. Как сквозь асфальт пробивается трава, так и жизнь пробивается сквозь ограничения. Мы ничего не потеряли, мы просто медленно развиваемся, и мы отстаем, но мы не идем к краху. Мы идем к тому, чтобы на какое-то время застрять в «ловушке средних доходов». Но исторический опыт говорит, что рано или поздно разрыв между реальностью и представлениями о ней сокращается.  

— Как вы думаете, Токаев может быть такой фигурой, который со всеми договориться?

— Он дипломат, он человек с очень хорошим образованием, вполне возможно, что ему это по силу. Сейчас трудно сказать. Но он пытается нащупать этот путь. Я не даю прогнозов. Любое прогнозирование — это средство придания респектабельности астрологии, но возможность есть.

—  Сейчас формируется параллельная рентной экономика, независящая от доступа к ресурсам. Как можно увеличивать ее долю, стимулировать ее развитие?  

— Я вернусь к перестройке. Еще во времена Брежнева стало ясно, что советская экономика не эффективна. Попытка реформ Косыгина закончилась неудачей, потому что она била по фундаментальным основам советской идеологии. И Горбачесвкие реформы закончились провалом не только в силу разрыва с представлениями о реальности, но и потому, что они не соответствовали антирыночным основам постсоветского строя.

 У нас со всеми дефектами, со всеми провалами, со всеми искажениями конкуренции экономика все равно рыночная. В этой рыночной экономике независимые предприниматели свою нишу найдут. Возможно, в силу рентности экономики, в силу экономики агашек, они с большим трудом пробьются на вверх, заработают немного, но они всегда будут, а по мере трансформации общества, т.е., когда представление об обществе и само общество совпадут, многие ограничения вообще снимутся. Не надо ждать. Чем нас будет больше, тем больше шансов на успешную трансформацию.

— Недавно в России был проведен цикл социологических опросов по поводу готовности общества к переменам. И выяснилось, что каждый год в среднем на 10 -15% абсолютно все страты показывают рост запроса на перемены, начиная с молодежи и заканчивая пенсионерами. Я уверена, если бы мы провели такой же опрос в Казахстане, если бы это были объективные независимые исследования, то мы бы получили примерно такой же запрос на перемены. Как вы думаете, почему у нас в Казахстане нет спроса на объективные и независимоые исследования сейчас, когда они совершенно очевидны?

—  Когда мы говорим, что в России много независимых, социологических исследований, их адресатом является один человек — Владимир Владимирочив Путин.

—  Я думаю, не только.

— Читают много, но главный адресат и главный читатель он. Почему до сих пор существует «Левада  центр»? Потому что борьба российских агашек еще не закончилась, она идет под ковром, все борятся за влияние. Грубо говоря, условный Кудрин воюет с условным Сечиным и каждая сторона  заказывает серию исследований, которые специально выбрасываются в публичное пространство для создания некого хайпа, а основным потребителем является Путин.

У нас конценсус давно сложился, и даже если какая-та внутренняя борьба идет, но под ковром. В России она выплескивается наружу, а у нас нет. Значит, есть определенный конценсус. Если бы конценсуса не было бы, то отражение борьбы в общественном пространстве стало бы заметным.  

—  Мне кажется, этот спрос начинает формироваться, может быть пока неосознанно. Жарас, вы были участником многих исследовательских  групп, экспертных советов, я помню даже вашу прекрасную попытку сделать какую-то системную экономическую программу. А вот если не ждать  появления такого спроса, если те немногие экономисты попробовали бы предложить свое видение, вы бы участвовали в такой группе?

— Не нужно никому объединяться. Нам нужна открытая, хорошо оформленная, привлекающее обещственное внимание дискуссия, где каждый будет выступать со своим видением, и с аргументами в поддержку своего видения и предлагать обществу их оценить. В этой общественной дискуссии  должны принять участие не только экономисты, но и социологи, и философы, но главное, она должна быть свободна от цензуры. И такая дискуссия приблизит наше понимание реальности. И в этом я всегда готов участвовать.

— Я думаю, что НСОД как раз для этого создавался?

— Я не знаю, для чего создавался НСОД.  Я эту инициативу никогда не критиковал, никогда не хвалил, я к ней равнодушен. И вот почему. Если мы говорим о национальном совете общественного доверия, то в нем в первую очередь должны быть представлены люди, стоящие в сильной оппозиции к власти. И это должна была быть попытка власти найти общий язык с оппозицией и поднять уровень общественного доверия к себе. Но из тех, кого я знаю, кто там присутствует, это уважаемые люди, я к ним очень хорошо отношусь, критически относятся к власти, но при этом они не опозиция. И тогда сама суть как бы теряется. Я упоминал «Пакт Маклоа», когда он собрал за одним столом коммунистов, социалистов, профсоюзы, франкистов, крестьянских демократов, и это был диалог об общественном доверии, когда коммунисты, социалисты, профсоюзники, отказались от массовых выступлений против замораживания заработных плат, и еще каких-то социальных потерь, с другой стороны, работодатели пообещали, что через какое-то время это все будет компенсировано. Был найден компромис между разными общественными силами, находящихся на совершенно разных флангах общественной жизни. Вот это национальный совет общественного доверия. И вот если бы у нас было также, т.е, если бы у нас были представлены люди совершенно разных позиций, и между ними устраивался бы диалог и искался бы компромис, это был бы на самом деле важный выдающийся шаг вперед. Но когда собраны люди, уважаемые, пусть и критически настроеные, но в целом лояльные к власти, то это не национальный совет общественного доверия, это очередной экспертный совет, тоже важный орган, но он не решит вопросов общетсвенного согласия.         

Материалы по теме




Комментариев пока нет

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.