«Я вернусь домой – в этот коррумпированный Казахстан»

Отток кадров из системы здравоохранения в Казахстане растет с каждым годом. Только в 2019 году он составил порядка 5%, при этом за последние годы около 4 тысяч врачей вообще покинули пределы страны. Причины оттока из отрасли – отсутствие мотивации, возможности профессионального развития, низкий уровень защиты прав, недостаточные социальные гарантии и высокая психоэмоциональная нагрузка.

«Моя ежемесячная зарплата сейчас такая, которую в Казахстане я заработал бы за пять лет. Но в планах у меня получить лицензию немецкого врача и вернуться домой, в Казахстан», — сказал казахстанский врач Женис Аязбаев, подтвердивший свой диплом в Германии.

Учите Deutsche

— Я закончил Актюбинскую Медицинскую Академию в 2001 году, через год – интернатуру, — рассказывает доктор. — Через месяц после устройства на работу пришло первое потрясение – я получил зарплату! 8 тысяч тенге! После вопросов самому себе, как жить дальше, начались поиски более лучших условий. Поехал в Жанаозен, поработал там, вернулся в Актобе, уехал в Алматы, открыл небольшой бизнес, преподавал в медакадемии… Когда начинал, получал не больше 60 тысяч, в медакадемии чуть больше, но в целом в финансовом плане жизнь продолжалась в режиме ограничений. Друг, работающий в Германии врач, писал мне, что зарабатывает около десяти тысяч евро в месяц. Когда я мысленно подсчитывал свои и его доходы, то получалось, что мне ради таких денег пришлось бы работать около 5 лет.

Но постоянно себя ограничивать невозможно — устаёшь морально. Особенно трудно стало, когда появилась семья. Это была одна сторона интереса к другой стране, другая – меня, как нарколога, интересовали новые методы лечения и диагностики на западе к наркологическим пациентам-хроникам, среди них которых фактически не наблюдается долгосрочной ремиссии.

— А в каком году вы уехали?

— В 2016 году. Года за три до этого потихоньку начал учить немецкий, потом защитил магистерскую диссертацию, появились другие проблемы, и я забросил язык. Года через два, когда уже успел все позабыть, попросил друга, живущего в Германии, выслать приглашение на языковые курсы. Мне казалось, что там, среди носителей языка, я быстро выучу его.

В Германии снял маленькую комнату в общежитии за 300 евро в месяц, языковые курсы обходились примерно в такую же сумму, и плюс питание. То есть это требовало приличных, по нашим меркам, денег. Поэтому курсы я посещал не каждый месяц, чтобы сэкономить деньги. Спасало то, что до отъезда вместе с коллегой открыл медицинский центр, специализирующийся на образовательных программах. Я знал эту тему, потому что до отъезда работал на кафедре в медакадемии и начальником учебно-методического отдела в институте усовершенствования врачей. Бизнес шел относительно не плохо и давал относительно неплохой доход. В общем, как-то выживали. Я старался тратить по минимуму, перебивался на картошке и макаронах, хлеб покупал самый дешёвый, фрукты и овощи видел только по праздникам. Если нужно было поехать в соседний немецкий городок — отдать документы на перевод, то просил у друга велосипед, чтобы сэкономить 1-2 евро. Вот так, в режиме максимальных ограничений я учил немецкий, каждый день, по много часов. На курсах познакомился с большим количеством людей, приехавших из разных стран (Южной Америки, Африки, Сомали, Ближнего Востока, постсоветского пространства) с такой же целью, как и я, — достичь чего-то в профессии. Мы старались как можно больше общаться между собой на немецком, чтобы пополнить свой словарный запас, но это не очень помогало – освоение языка шло с трудом. Я приехал в мае 2016 года, но уже в декабре впал в отчаяние: ничего не получается, деньги потрачены зря. Но, когда я уже решил вернуться домой, мне предложили приехать в Торнау, городок в Баварии, где врачи из разных стран проходили языковую стажировку. «Вы сможете приехать уже следующим утром», — сказал мне звонивший от рекрутера человек. Но сразу я не мог – нужно сдать общежитие, да и билет в Алматы уже на руках.

Съездил домой, поднабрался немного сил и, решив, что это будет последней моей попыткой, вернулся в Германию. В лагере для врачей со всего мира, кроме крыши над головой, имелись курсы для подготовки к языковому экзамену. Объединенные общей мотивацией – подтвердить диплом и остаться работать здесь, мы на чужом для нас языке обсуждали медицинские темы, тренировались друг на друге опрашивать пациентов. За 3-4 недели, пока я там жил, мой немецкий продвинулся хорошо вперед. После окончания курсов агентство нашло мне место для прохождения практики с последующим трудоустройством. Так я оказался в Тюрингрии, в городе Мюльхаузен, где имелась огромная психиатрическая клиника. Мне предоставили жильё и с первого же дня началась полноценная, но не оплачиваемая работа — прием пациентов, назначения, медицинские манипуляции и так далее. Многие вещи были мне вообще не знакомы. Например, расшифровка ЭКГ. Психиатры в Казахстане этого не делают, для этого есть терапевты. Пришлось оперативно повторять эту область, кое-что учить заново. Месяца через три или четыре получил разрешение на работу. Я уже устроился в больницу, где проходил практику, но мне сказали, что будут платить только 50% от зарплаты врача, в остальное время я должен был продолжать работать как практикант. Но для того, чтобы пригласить семью, мне требовалась голубая карта, а ее выдают тем, у кого есть определенный уровень официальных доходов. Поэтому я сказал, что согласен работать на таких условиях только один месяц. Мне ответили, что моего знания немецкого еще недостаточно для оплаты по полной ставке. Меня это совсем не устраивало, и я все же решился уволиться оттуда. Поселился временно у друга, врача-египтянина, тоже работавшего в этой клинике, и стал раскидывать своё резюме по всем клиникам Тюрингрии (то разрешение на работу, которое я получил, действует только на этих землях). С ответами было негусто, и я решил просто звонить в клиники. Уже после второго звонка попросили приехать на собеседование. Вот так я оказался в городе Штадтрода. Меня сразу взяли на полную ставку, и я смог наконец пригласить свою семью.

Лечите душу – и будет вам счастье

— И вы стали получать зарплату 10 тыс. евро?

— Вначале мне платили 2,5 тысячи. Потом я пошел в местный облздрав и подал заявку на признание моего врачебного опыта в Казахстане. Ответ был положительным, и моя зарплата сразу выросла до 4 тысяч – как у большинства врачей в Тюрингрии. Сейчас получаю 5,3 тыс. на руки, вместе с отчислениями она составляет где-то около 7,8 тыс. С этой зарплаты работодатель выплачивает страховку и делает другие социальные отчисления.

— Наверное, 5,3 тыс. с их высоким уровнем жизни — это не очень много?

— Я скажу так: здесь средняя зарплата составляет примерно 1600-1900 евро, а 2,5 тыс. считается уже очень хорошим вознаграждением за труд. Цены в супермаркетах отличаются от наших, но ненамного. Аренда жилья, как мне кажется, дешевле, чем в Алматы. Мы раньше за трёхкомнатную квартиру в Штадтруде вместе с коммунальными услугами платили около 500 евро. Сейчас расширились — сняли четырёхкомнатную, она обходится в районе 740 евро. На еду уходит примерно столько же. Изредка ездим семьей (я, жена и двое наших детей) в Испанию, Польшу, Чехию, другие европейские страны и у нас всё равно остаются деньги. Теперь мы уже не задумываемся, когда нужно купить новый компьютер, стиральную машинку или одежду… Только приехав сюда, я, доктор, смог себе позволить пролечить все зубы.

— А как население относится к врачам?

— Иметь высшее образование в Германии считается очень престижным. Для этого, даже имея хорошие способности к обучению, приходится прикладывать немало усилий, а если ты еще и выучился на врача, то уважение поднимается вдвойне.

— Насколько востребованы в этой стране психиатры-психотерапевты?

— Если в нашей стране из-за невостребованности психиатрические службы хотели слить с общей терапевтической службой, то здесь пациенты не стесняются ходить на прием к психиатрам.

— Откуда такая разница?

— Дело в том, что, если в постсоветских странах при устройстве на работу у человека требуют справку из психдиспансера (и не дай бог — состоять там на учете!), то здесь такого, конечно, нет. Поэтому пациенты, скажем так, с большим доверием относится к врачам-психиатрам. Но и здесь тоже наше прошлое тянется за нами. Я заметил, что поступающие на лечение русскоязычные пациенты скептически относятся к вопросам, связанным с лечением души. Если говоришь, что нужно поучаствовать в групповой психотерапии, отказываются (так и говорят – «я не сумасшедший»). Коренные немцы куда более открыты, они с удовольствием идут на них.

Советы врача — врачам

— Какие советы вы бы дали тем своим коллегам, которые тоже хотели бы подтвердить свой диплом за границей?

— Какие? Моей ошибкой было то, что поехал учить немецкий язык в Германию. Если бы сделал это в Казахстане, то и расходов было бы меньше, и нервы были бы целы. Почему я так говорю? Потому что с языковой средой в Германии всё равно не получилось. Немцы не особо контактные, они больше общаются друг с другом. Есть, конечно, те, кто дружит с иностранцами, но в общей массе – нет. К такому серьезному экзамену, как апробацион тем, кто хочет стать врачом в Германии (будь то врач-психиатр, офтальмолог или еще кто-нибудь), тоже нужно готовиться уже в Казахстане. Устроиться в какое-то интенсивное отделение (реанимацию, например), чтобы получить больше практики с неотложными случаями, про которые часто спрашивают на этом апробацион. Что ещё? Естественно, нужно копить деньги, и потом, когда будет достигнут необходимый уровень знания немецкого языка, надо искать практику в немецких больницах — заранее отправлять какие-то запросы, резюме, письма. Она не будет оплачиваться, но зато клиника предоставят крышу над головой и даже иногда питание. За это время можно подучить немецкий и познакомиться с немецкой медицинской системой, а потом уже по ходу дела сдать апробацион.

— Какие у вас планы?

— Планы? Если о коротких, то, наверное, перейду с психиатрии на неврологию. В дальней перспективе хочу пожить здесь еще лет шесть, потом сдать экзамен, чтобы получить лицензию немецкого врача, и … вернуться в Казахстан. Тянет нас с женой назад, а вот сына нашего сейчас спроси, кем он себя считает — казахам или немцем, он, наверное, ответит, что немец. Ему 8 лет, все друзья у него местные, он уже интегрировался в немецкую культуру, языком этой страны владеет сейчас куда более свободно, чем русским. Если мы вернемся домой, то сынок, возможно, останется здесь, чтобы получить высшее образование.

— А почему вас тянет домой, где «всё коррумпировано и разваливается»?

— Там остались друзья и родственники, какая-то наша, особая ментальность, а здесь всё по-другому. Общение, конечно, есть, но в основном с теми людьми, которые переехали сюда из постсоветских стран. Один мой знакомый (сам он русский, жена – немка), уроженец поселка под Актобе, живет здесь больше 20 лет. И до сих пор не может смириться с этим. Принципиально пытается говорить на казахском, достал где-то казан для плова, на который приглашает иногда нас. «Проснусь утром и думаю, а что я здесь делаю? – признается он, тоскуя по тому общению, что было дома. — Хоть сейчас вещи собирай вещи и возвращайся обратно».

Еще один большой минус — здесь такая система, что очень сложно купить собственный дом, а мы ведь привыкли, что жилье должно быть своим, а не съемным. Недавно сосед мне предлагал свой дом по «смешной», по здешним меркам, цене — за 230 тысяч евро. В более или менее крупных городах цены начинаются от полумиллиона. Один наш знакомый купил небольшой домик (120 квадратов) за 600 тысяч. Поэтому мы подумали, что если покупать свой дом, при котором будет свой сад, то, наверное, это нужно делать в Казахстане. В иных заповедных местах, где природа не хуже, а может, лучше, чем в Швейцарии, дома стоят несравнимо дешевле. А если еще и где-нибудь поблизости с домом устроиться на любимую работу, то лучшего я бы для себя и не желал.

— И последний вопрос. С весны этого года весь мир оказался в непривычной ситуации. Это как-то повлияло на обращаемость людей к врачам-психиатрам?

— Немцы, конечно, как и все, страдают от бесконечных карантинов. Сознание людей меняется не так быстро, как хотелось бы. Это, естественно, вызывает у них внутреннюю тревогу. Они безуспешно пытаются искать и найти ту структуру, которая уже исчезла. Каждый день ходили на работу и вдруг им говорят, что теперь будут работать по полдня или вообще будут сидеть дома, потому что — всё! — ресторан закрыт, официанты больше не нужны. И теперь уже его сотрудники не смогут вылетать два раза в год в отпуск куда-нибудь. Забрав у людей что-то, ничего другого взамен не предоставили, и они, оказавшись в неопределённости, сами пытаются заполнить образовавшуюся пустоту. Кто-то впадает в паническое состояние, у кого-то начинаются тревожные расстройства, а кто-то маниакально занимается поисками информации о коронавирусе – что происходит в мире, сколько случаев заболеваний и т.д.

Я сравниваю нынешнее состояние общественного сознания с песочными куличиками, которые дети делают своими ведёрочками на пляже. Когда они убирают форму, куличик ещё какое-то время держится, но потом всё равно рассыпается. Так и сейчас — когда у людей забрали привычное «ведерочко», они впадали в тревожное состояние. Однако я бы не сказал, что каких-то особых психических расстройств стало больше. Пациенты, которые имели их, и до этого были уязвимы к неврозам. У них иногда появлялись какие-то страхи, от которых они заболевали. Сейчас они ищут у себя симптомы коронавируса, испытывают страх перед ним, им кажется, что они умрут.

Возможно, наплыв пациентов нас, врачей-психиатров, ждет впереди, потому что многие психиатрические отделения и больницы после того, как там обнаруживают пациента с коронавирусом, закрывают на карантин, а новых пациентов они не принимают. Вполне возможно, что недуги тех пациентов, которые должны были поступить на плановое лечение, но не поступили, приобретают сейчас более запущенный характер.

• 41
• 46