Исчезнем ли мы между Москвой и Пекином?

Мы привыкли жаловаться, что нашей стране приходится балансировать между Москвой и Пекином. Но сегодня появились все признаки того, что формируется российско-китайский альянс, в котором Казахстан будет не более, чем разменной монетой.

Московский Центр Карнеги опубликовал любопытное исследование Мэтта  Ферчена, подготовленное при финансовой поддержке Фонда Форда. Он считает, что нам важно научиться отделять официальные декларации Пекина от реальных намерений Поднебесной.

Метт Ферчен  — приглашенный исследователь в Центре мировой политики Карнеги-Цинхуа, где он руководит программой «Китай и развивающиеся страны». Основные темы его исследований — управление городской теневой экономикой в Китае, дебаты о «китайской модели» развития, а также экономические и политические отношения Китая и стран Латинской Америки. 

Для тех, кто «делают основной акцент на применении китайскими властями инструментов экономической политики для достижения более общих внешнеполитических или геостратегических целей», автор приводитслова индийского специалиста по международным отношениям Брахмы Челлани:  «стремление Китая насадить в Азии свои порядки ни для кого не секрет. Все крупные проекты, от инициативы “Один пояс — один путь” до учреждения в Пекине Азиатского банка инфраструктурных инвестиций, медленно, но верно приближают Китай к его стратегической цели — построению китаецентричной Азии».

«По мнению некоторых аналитиков, разделяющих принципы геоэкономической парадигмы, если стратегия Китая не будет уравновешена адекватными мерами, он упрочит свою доминирующую позицию в регионе и в значительной части третьего мира. В конечном счете логика геоэкономического подхода подводит к выводу о близящемся конце экономического, политического и стратегического влияния Соединенных Штатов и их европейских союзников с последующим крахом либерального миропорядка».

В то же время, Ферчен приводит выводы из доклада Всемирного экономического форума о том, что результатом появления прочной региональной и глобальной экономической взаимозависимости становится не только «серьезный подрывной потенциал» Китая, но и его зависимость от мирового рынка, геополитических перемен и кризисов. Так, например, мировой финансовый кризис 2007–2009 годов обнажил зависимость Китая от спроса на его продукцию в США и Европе, а войны и нестабильность на пространстве от Ливии до Ирака показали, как непросто дается борьба за энергетическую безопасность Китаю, который все больше рассчитывает на ближневосточные и африканские поставки нефти и газа.

«…Так, например, вскоре после вступления в 2011 году в должность президента Бразилии Дилма Русеф заявила о намерении «преодолеть взаимодополняемость экономик», которая определяет характер торговых связей между Бразилией и Китаем, основанных на сырьевом экспорте; тем самым она косвенным образом поставила под вопрос взаимовыгодность и жизнеспособность бразильско-китайских экономических отношений. В непосредственной близости от Китая, в Мьянме, в том же 2011 году правительство остановило крупный китайский проект строительства плотины — этот шаг был, судя по всему, вызван тем, что Мьянма опасалась оказаться в чрезмерной экономической и политической зависимости от громадного соседа. Экономические отношения Китая с другими крупными странами — экспортерами сырья, такими как Россия и Австралия, также сопровождаются причитаниями по поводу роста политического и геостратегического влияния Китая…

Стратегия мирного развития была опубликована в 2011 году, но этому предшествовали почти двадцать лет размышлений о том, как лучше подать возвышение Китая, чтобы успокоить тех, у кого оно вызывает тревогу. Некоторым доктрина мирного развития кажется новым вариантом аксиомы Дэн Сяопина, согласно которой Китаю во внешней политике следует выжидать и скрывать свои возможности, и потому воспринимается прежде всего как обоснование пассивности.

Такой взгляд не учитывает принципиальной идеи доктрины, словно бы позаимствованной из классики экономического либерализма: развитие китайской экономики зависит от мира и стабильности в регионе и в других частях света, но в то же время активное участие Китая в международной торговле, инвестициях и финансах помогает поддержанию стабильности и мира, поскольку способствует глобальному экономическому развитию. На очень похожей логике основано управление политикой и экономикой внутри Китая: экономическое развитие необходимо для поддержания социальной стабильности, которая, в свою очередь, создает условия для развития экономики. В том, что касается внешних отношений, доктрина мирного развития полна заявлений о взаимовыгодном экономическом и политическом сотрудничестве с самыми разными странами. Это отражает глубоко укорененную в Китае марксистскую традицию, которая постулирует наличие связи между экономикой и политикой — как внутри страны, так и на международном уровне. При этом марксистская критика глобального капитализма, по сути, оказывается вывернутой наизнанку: вслед за марксизмом доктрина мирного развития признает, что политические результаты определяются экономическими, материальными факторами, однако в ее рамках экономические факторы приносят положительные политические результаты в виде укрепления международных мира и безопасности.

… Поэтому, пропагандируя эти инициативы, китайские власти, ученые и аналитики стараются делать акцент на роли Китая как движущей силы экономического развития в регионе и во всем мире.

Инфраструктурные инициативы могут выполнять и еще одну роль — аргумента в спорах и волнениях, вызванных напряжением вокруг сухопутных и морских границ, а также нестабильностью и вооруженными конфликтами в расположенных поблизости от Китая странах и регионах. Очевидно, Пекин в рамках своей внешней политики пытается с помощью этих инициатив выстроить взаимовыгодную политико-экономическую логику мирного развития и одновременно расширить область ее применения — он утверждает, что выдвинутые им инициативы поспособствуют экономическому развитию собственных китайских бедных западных территорий и многих других стран и что их развитие, в свою очередь, внесет вклад в укрепление стабильности и, главное, безопасности. Китайские лидеры всеми силами подчеркивают, что их страна, в отличие от Америки и европейских держав, никогда не будет претендовать на господствующее положение в мире — и именно политико-экономическая логика взаимной выгоды и недавние инициативы Китая являются лучшим подтверждением этих слов.

Растущая взаимозависимость Китая и мировой экономики создает новые проблемы, связанные с защитой интересов страны и ее граждан за рубежом.

Парадигма мирного развития занимает центральное место в официальной внешнеполитической риторике Китая, но параллельно в стране разворачивается ряд важных дискуссий о проблемах и возможностях, которые уже возникают или возникнут в будущем в связи с расширением глобальных экономических связей. Так, китайские ученые, политические аналитики и представители власти активно обсуждают, как растущая взаимозависимость Китая и мировой экономики создает новые проблемы, связанные с защитой интересов страны и ее граждан за рубежом. Не менее оживленные дебаты вызывает вопрос, сказывается ли — а если сказывается, то каким образом — рост богатства и экономического потенциала Китая на его региональном, международном, дипломатическом, военном и общем стратегическом влиянии.

Невзирая на дискуссии и дебаты о проблемах, возникающих по мере увеличения богатства Китая и его взаимозависимости с мировой экономикой, руководители Китая продолжают выступать с масштабными инициативами по развитию экономики. Наряду с разрекламированными и широко обсуждаемыми «Один пояс — один путь» или Азиатский банк инфраструктурных инвестиций можно назвать, например, обещание внести 1 млрд долларов в учрежденный под эгидой ООН Фонд мира и развития. Некоторые китайские аналитики даже предполагают, что у масштабных китайских проектов, в первую очередь миротворческих миссий в Африке, существует концептуальная основа — полноценная теория мирного развития. После резонансных заявлений Си Цзиньпина о региональном и международном развитии как залоге безопасности во всем мире количество сторонников этой точки зрения, без сомнения, увеличится.

В Центральной и Южной Азии, связи с государствами которых у Китая традиционно слабее, китайские инфраструктурные инициативы привлекают повышенное внимание из-за своих возможных геостратегических последствий. Порой звучит мнение (безосновательное с точки зрения Китая), что инициатива «Один пояс — один путь» может стать современным аналогом плана Маршалла, а реализация в ее рамках грандиозных инфраструктурных проектов вместе с попутной активизацией торговли и инвестиций дадут основание для укрепления лидерства и влияния Китая. Пекин делает основной акцент на предполагаемое положительное воздействие этой инициативы на международное и внутреннее экономическое развитие, но при этом и китайские руководители, и представители академических кругов подчеркивают, что у благоприятных перемен в экономике может быть дополнительный эффект — возможность частично или полностью разрешить давние проблемы с безопасностью в таких местах, как Афганистан. Пока, впрочем, не вполне ясно, как будут связаны между собой «Один пояс — один путь» и возглавляемые Китаем организации в сфере безопасности, такие, например, как Шанхайская организация сотрудничества.

Значительную роль в отношениях Китая с некоторыми из соседних стран, в частности с Россией, играют энергетические ресурсы. Именно растущим поставкам нефти и газа отводится центральное место в обсуждении нового стратегического партнерства Китая и России, но при этом существующие разногласия по вопросам ценообразования и финансирования проектов указывают на более глубокие проблемы исторического и географического характера, которые мешают созданию нового китайско-российского политического блока.

Публично приветствуя перспективы развития торговли и инвестиций, такие региональные державы, как Россия и Индия, опасаются, что инициатива «Один пояс — один путь», а также другие инструменты расширения китайского влияния в Южной и Центральной Азии заденут их собственные интересы и сферы влияния. Так, многие в России и странах Центральной Азии обеспокоены тем, что, выдвигая грандиозные инициативы экономического развития в регионе, Китай пренебрегает созданием инфраструктуры безопасности…  Кроме того, очевидно, что инфраструктурные проекты Китая — как новые, так и уже реализующиеся, связанные со строительством мостов, плотин, железных дорог и портов, — могут вызвать негативную реакцию на местах. Вполне возможно, что эти инфраструктурные проекты будут восприниматься как выгодные только Китаю, но не выгодные стране или местным общинам. Это хорошо видно на примере попыток Китая реконструировать и расширить порт Коломбо на Шри-Ланке. Кроме того, очевидно, что китайские односторонние и многосторонние проекты развития почти наверняка повлекут за собой целый ряд последствий в сфере экономики, политики и безопасности.

До сих пор суммарное экономическое и геополитическое влияние новых китайских инициатив на положение в Южной и Центральной Азии чаще становилось предметом спекуляций, чем вдумчивого исследования и анализа. Сложившиеся связи Китая в области торговли, инвестиций и финансов демонстрируют взаимозависимость, способную как отталкивать, так и привлекать его партнеров. Для описания этих сложных тенденций и выбора правильной реакции на них необходимы новые аналитический инструментарий и методология.

При этом с позиций геоэкономики основанные на поставках сырья отношения Китая с южноамериканскими и африканскими стратегическими партнерами прекрасно иллюстрируют меркантилистское стремление Китая обеспечить себя природными ресурсами и расширить свое геополитическое влияние. Кроме того, споры вызывают и китайские программы помощи африканским странам — многие из них не отвечают установленным Организацией экономического сотрудничества и развития стандартам в области финансовой отчетности и управления, а также масштабные проекты межгосударственного кредитования на цели развития — они отодвигают на задний план программы Всемирного банка и региональных банков. У других наблюдателей беспокойство вызывает не столько расширение экономических и дипломатических связей Китая, сколько вероятность того, что Китай успешно экспортирует в страны Африки и Латинской Америки нелиберальную модель политического и экономического развития, уже прозванную «пекинским консенсусом».

…Потоки китайской помощи, кредитов и прямых иностранных инвестиций, сопровождавшие торговый бум, вызвали в развивающихся странах смешанное ощущение энтузиазма и тревоги.

Вопреки риторике мирного развития, Китай, по всей видимости, не сумел ни обеспечить соблюдения экономических интересов и интересов безопасности африканских и южноамериканских стран, ни способствовать их стабильному процветанию. Более того, конец сырьевого бума, сопровождающийся снижением китайского спроса на сырьевые товары и падением цен на них (что стало тяжелым ударом для многих партнеров Китая в Африке и Латинской Америке), ставит под вопрос способность Китая сохранить на прежнем уровне свое экономическое и дипломатическое присутствие в этих регионах. Теперь и в ближайшие годы, когда сырьевой бум закончился и, соответственно, замедлились темпы роста китайской экономики, одна из самых важных и сложных проблем, которые встают перед Китаем и международным сообществом, — урегулирование отношений с развивающимися странами Африки, Латинской Америки и других регионов в вопросах экономики, политики и безопасности.

Ближний Восток также переживает бурный рост сырьевых связей с Китаем, для которого он стал главным поставщиком нефти… Растущая зависимость Китая от поставок ближневосточных нефти и газа ставит вопрос, намерен ли Китай активизировать свою роль в политическом урегулировании и обеспечении безопасности в этом сложном и все более нестабильном регионе. Обсуждается главным образом, почему Китай не хочет или не может, во всяком случае пока, приложить больше усилий к поискам ответов на серьезные вызовы безопасности, которых становится все больше. Как без обиняков выразился один из ближневосточных политических аналитиков, «в целом у Китая не было возможности развивать стратегические отношения ни с одной из стран Ближнего Востока. Он придерживался политики выжидания, невмешательства, бездействия и отстранения от ближневосточных конфликтов, полностью сосредоточившись на импорте энергоносителей и ограниченной торговле».

Чтобы лучше понимать процессы, связанные с усилением роли Китая в мире, и адекватно реагировать на них, необходимо признать эффект искусственности разделения политики и экономики и нейтрализовать его. Необходимо разрушить барьеры, которые в политических и научных кругах разделяют экономический, политический и геостратегический подходы».

Преодолеть эффект разобщенности в анализе будет непросто, но сейчас для этого самое подходящее время. Китай находится на перепутье — и во внутренней, и в международной политике, это дает возможность снять существующие барьеры. Внутри страны Китай проходит крайне трудную, но необходимую трансформацию модели экономического развития, чтобы избежать так называемой ловушки среднего дохода. При этом встают серьезнейшие экономические, социальные и политические вызовы, и в поиске ответов на них Китай обращается за советом и сотрудничеством к кому только может. В международной сфере Си Цзиньпин активизирует внешнеэкономическую дипломатию, выдвигает все новые инициативы и создает новые институты, что чревато как высокими рисками, так и значительными выигрышами. Наконец, нащупав связь между внутренними и внешними вызовами и инициативами, можно будет ответить на вопрос, как стремление Китая к богатству и могуществу, в рамках которого он пытается, в частности, объединить вопросы развития и безопасности, скажется на самой этой стране и на мире в целом».

• 31
• 30