У туркменов жестокий дефицит пропаганды

В декабре, ровно сорок лет назад, руководство Китая направило страну на путь реформ, результатом которых стала самая радикальная экономическая трансформация в истории. За два года до этого – в 1976 году – умер Мао Цзэдун, и только что реабилитированный Дэн Сяопин сумел добиться одобрения своей концепции экономического развития и модернизации на Третьем пленуме Центрального комитета КПК 11-го созыва, который состоялся в декабре 1978 года. За последующие сорок лет Китай превратил себя в мощную экономическую державу, что стало предвестником столь же глубоких изменений в глобальной политике и геополитике.

Реформы Китая начались с сельского хозяйства, где было ослаблено гнетущее бремя государственного контроля. Благодаря механизму двойного ценообразования, фермеры получили рыночные стимулы. Система семейных подрядов позволила фермерам усилить контроль над землёй, на которой они работали. И они быстро отреагировали, повысив эффективность и объёмы производства.

В дальнейшем реформы расширились, распространившись на другие сферы. Стимулы для производственной деятельности вне сельского хозяйства были повышены с помощью гибридной формы собственности под названием коллективно-муниципальные предприятия (TVE). По мере распространения реформ на города, госпредприятия стали получать больше автономии, поощрялся рост их предприимчивости. Местные и провинциальные власти стимулировались к инвестициям и повышению темпов экономического роста. Расцвет специальных экономических зон (СЭЗ) в 1990-е годы решительно направил Китай на путь интеграции с мировой экономикой.

Главный акцент этих реформ делался на усилении рыночной ориентации экономики и на открытости внешнему миру. Но хотя доля Китая в объёмах международной торговли и частных инвестиций росла, а доля госсектора – в сравнении – постепенно уменьшалась, власти страны сохраняли жёсткий контроль над управлением экономикой. Экономическая реструктуризация и диверсификация осуществлялась с помощью мер промышленной политики. От иностранных инвесторов требовали создавать совместные предприятия с местными фирмами и увеличивать долю местных комплектующих. Курс валюты и международные финансовые потоки оставались почти полностью под контролем.

Всё это время китайское руководство не следовало никаким учебникам и решительно маршировало вперёд под бой собственных барабанов. Реформы не направлялись ни коммунистическим учением, ни догмами свободного рынка. Если и был какой-то главный принцип, которому следовала центральная власть, его можно назвать «прагматичным экспериментализмом». Согласно знаменитому высказыванию Дэна, неважно, какого цвета кошка, лишь бы она могла поймать мышь.

На фоне всех этих особенностей китайского эксперимента становится неудивительно, почему до сих пор ведутся серьёзные споры по поводу выводов, которые из него следует делать. Для многих на Западе Китай стал примером пользы рынков и экономической либерализации. Однако если бы Китай сегодня был примером экономического провала, я подозреваю, что те же самые эксперты сразу бы начали объяснять этот провал непрерывным вмешательством китайского государства в экономику. Для других Китай является примером естественного превосходства его государственной модели управления. Однако многие из аналогичных решений, например, двойное ценообразование или требования к доле местных комплектующих, не срабатывали в других странах.

Эти противоположные точки зрения можно примирить. Китай не столько нарушил постулаты традиционной экономики, сколько дал мастер-класс по их креативному применению в сложном политическом и экономическом ландшафте. Двойное ценообразование обеспечило маржинальные рыночные стимулы, не снижая при этом бюджетные доходы. Предприятия TVE стимулировали частное предпринимательство, несмотря на слабость гарантий прав собственности и выполнения контрактов. СЭЗ стимулировали экспорт и иностранные инвестиции, не снижая занятость в защищённых госпредприятиях. Промышленная политика помогала зарождавшимся отраслям получать дополнительные знания и навыки. Иными словами, Китай представляет собой триумф практичной экономической политики над упрощенческими рассуждениями учебного курса «Экономика 101». В этой политике преобладают субоптимальные стратегии, провалы рынка, общее равновесие и политическая экономия.

Самый главный тест для китайской модели, возможно, ещё впереди. В ходе экономической трансформации страны политическое первенство Коммунистической партии Китая никогда не ставилось под вопрос. Между тем, сторонние наблюдатели ожидали, что дальнейшее экономическое развитие страны со временем приведёт к политической либерализации. Однако под руководством председателя Си Цзиньпина Китай, напротив, сделал решительный поворот к авторитаризму. Это плохая новость для сотен миллионов китайцев, чьи политические свободы сейчас ещё больше ограничиваются.

Политические репрессии могут стать плохой новостью и для экономики, причём, как минимум, по двум причинам. Во-первых, возможность людей свободно высказываться обеспечивает механизмы раннего предупреждения в отношении мер, которые в итоге могут оказаться провальными. Это даёт властям возможность сменить курс до того, как возрастут масштабы нанесённого вреда. Во-вторых, политическая конкуренция обеспечивает институциональные механизмы для оформления оппозиции, которая в противном случае может выплеснуться на улицы и вызвать гражданские беспорядки.

Лидеры Китая, похоже, сделали ставку на то, что смогут избежать и той, и другой проблемы. Они считают, что у них достаточно информаторов на местах, чтобы чутко реагировать на любое зарождающееся недовольство. И они рассчитывают, что смогут контролировать общество с помощью новых технологий, например, технологии распознавания лиц, в применении которых они вышли в лидеры.

У социологов принято считать, что запросы развитой экономики и растущего среднего класса можно удовлетворить, лишь повышая политическую свободу и конкуренцию. Китайская политическая элита настроена по этому поводу скептически – и не без причины. Когда они смотрят на современный Запад, они видят там популизм, демагогию и глубоко расколотые, а не гармоничные и инклюзивные общества. Попытка совместить растущую высокими темпами, технологически продвинутую экономику с усилением авторитаризма является, вероятно, их наиболее амбициозным экспериментом на сегодня.

Дэни Родрик – профессор международной политической экономии в Школе государственного управления им. Джона Кеннеди при Гарвардском университете, автор книги «Откровенный разговор о торговле: Идеи для здоровой мировой экономики».
Copyright: Project Syndicate, 2018. www.project-syndicate.org 

• 29
• 30