Казахский экономический «франкенштейн»

За последнее десятилетие Казахстан накопил изрядное количество кризогенных факторов в государственном управлении, которые при высоких ценах на нефть проявляли себя больше латентно, чем явно, однако после падения мировых цен на энергоносители, обнажился серьезный системный кризис государственного управления.

В первую очередь кризис госуправления вышел из уже сложившегося к этому времени функционала государственного управления: власть в сотый раз попыталась приладить к ветшающей конструкции некий международный опыт, поэтому кинулась создавать субъекты государственного капитализма по образцу Сингапура или Южной Кореи.

Далее эти субъекты обросли институтами развития, созданными в первую очередь, чтобы осваивать и управлять государственными инвестиционными ресурсами непрерывно распухавшего от нефтяных денег республиканского бюджета. Возникло финансовое отражение, как позже выяснилось, временного благополучия за счет продажи нефтяных недр со всеми инфраструктурами для модернизации и диверсификации экономики и дальнейшей индустриализации с инновациями. Казалось бы, все логично, если не считать, что все это благополучие свалилось на головы тех людей, включая высшее руководство страны, которые привыкли работать в определенном понятийном контексте.

Так что же что получилось в итоге?

А в итоге власть также неожиданно переключилась на ручное управление. Что само по себе нарушило логику замысла. Руководство страны сократило список параметров общего социально-экономического развития, скинув часть из них на национальные компании и их «дочек», объединенных в фонд «Самрук», что положило начало диспропорции в управлении, а потом и в результатах. Впоследствии к настоящему времени фонд, и прилегающий к нему квазигосударственный сектор, «снесли» гигантские «яйца» в виде миллиардных долгов.

Так копилка внешнего долга страны ощутимо прибавила в весе.

Дальше, молниеносно, каким-то не поддающимся объяснению способом, произошла избыточная концентрация функций в одних руках вкупе с единоличным правом принятия решений по генеральным и системным аспектам экономической политики и стратегическому планированию. Правительство с его министерствами экономического блока превратилось в обычный технический орган. Кабинет разделил свои прямые функции с квазигосударственным сектором и по мере того, как они сообща уходили из зоны видимости и системной ответственности в области серых схем, их работа становилась все более неэффективной.

Со временем ежегодное послание президента стало главным стратегическим документом.

Если сравнивать ежегодные выступления Назарбаева с ежегодными посланиями президентов других стран, то там это отчетный документ, переводящий страну из вчерашнего прошлого в завтрашнее будущее, с результатами пройденного пути и отчетливым курсом, которому необходимо следовать с указанием основных параметров текущей экономической ситуации, внешней и внутренней политики.

В нашем же случае этот традиционный «месседж» подменил собой целый институт системного стратегического планирования. Функционал послания с одной стороны побуждает к разработке огромного количества госпрограмм по отраслям и ведомствам, а с другой стороны – краткий спич президента идеологи пытаются выдать как генеральный курс страны, обозначенный в основном стратегическом документе с приоритетом к обязательному исполнению. В результате, послание по кускам растаскивают правительство и региональные власти, чтобы на обрывках этих скрижалей срочно разработать планы мероприятий по его реализации. На лицо встречное движение целей и задач. Отсюда – неосвоенные бюджеты, неадекватная статистика. Затем происходит авральная «инвентаризация» ведомственных и отраслевых госпрограмм, сокращение невыполнимых, устаревших, а дальше следует новая бюджетная чехарда. Непрекращающиеся секвестры бюджета привели к резкому сужению поля стратегического планирования. Если же говорить откровенно, то урезания практически уничтожили институциональную роль этой важной отрасли.

Мы не смогли припомнить, чтобы в посланиях президента озвучивались возможные угрозы, например, о том, что в 2015 году упадут мировые цены на нефть, что в 2014 году международные инвестиции начнут уходить из развивающихся рынков обратно в развитые страны, и что Казахстану предстоит жесточайшая конкуренция за иностранное участие среди развивающихся стран. Ведь это был вполне прогнозируемый процесс после кризиса 2008-2009 годов. В странах, где еще не позволили деградировать отрасли стратегического планирования, пример прежнего кризиса был положен в основу посткризисных прогнозов развития мировых экономических и геополитических процессов.

Были ли запланированы какие-нибудь экстренные меры по смене формата или курса экономической политики Казахстана на случай странового дефолта и угрозы рецессии? И что сегодня входит в понятие международной конкурентоспособности Казахстана? Каким образом Казахстан попал в ЕАЭС без должной оценки последствий экономической интеграции, неужели только лишь ради реализации программы форсированного индустриально-инновационного развития, а в итоге понес значительные убытки системного характера? Почему Национальный банк «стопил» 28 миллиардов долларов Нацфонда на корректировку курса тенге к рублю, даже не ожидая, что его основной источник поддержки нацвалюты – нефть – надолго упадет в цене, и страна останется с 33 млрд. в сухом остатке?

Также никто не знает, что Казахстан находится в зоне высоких политических рисков наравне с Афганистаном в плане движения международного капитала, это то, что касается выхода страны на мировой рынок капитала за несвязанными инвестициями, и что Казахстану попасть туда крайне трудно, практически невозможно, и что так было всегда.

Но сегодня мы слышим от правительства слова «новая реальность», «внезапный внешний фактор», «форс-мажор», однако за появление в нашем лексиконе новых вербальных форм, прикрывающих на самом деле полный провал экономической политики, никто никакой ответственности не понес.

Страшно еще и от того, что в Казахстане, как оказалось, мало, кто знает, что нефтяные государства не могут создавать госкапитализм по примеру Сингапура, Кореи или Японии. Потому что госкапитализм – это по сути «военная» экономика для развивающихся стран, которые не имеют природных сырьевых ресурсов, и потому-то выбравших технологический путь развития, с жесткими технократическими институтами и ставкой на международную конкуренцию. Эти страны имеют соответствующий национальный менталитет, чтобы реализовать свои амбиции, плюс, они вступили в активное международное сотрудничество со странами «большой семерки» с целью экспансии на мировые рынки.

Казахстан же, являясь унитарным, социально-ориентированным по Конституции государством, имея петроэкономику, на доходы от нефти, скорее, должен был строить государство с высокими социальными обязательствами, стране следовало развивать социальные сферы и рынки с ними связанные по примеру Норвегии или Канады. Даже страны Персидского залива взяли курс на строительство социально ориентированных государств. Как известного, социальные рынки сегодня это значительной сектор мировой экономики, в котором крутится более половины мирового капитала. Они являются локомотивами развития финансовых рынков, рынков промышленных товаров и инноваций. Эти рынки постоянно прогрессируют в своем развитии, как раз они-то и являются «путевкой в жизнь» для страны с сырьевой экономикой. И логика развития здесь совершенно проста – построить «теплый дом» для развитого и конкурентоспособного общества, заложив основы его эволюционного развития.

Выходит, что, уничтожив институт стратегического планирования, в угоду алчным устремлениям элит мы породили нежизнеспособного экономического «франкенштейна», готового вот-вот наброситься на своего создателя.

• 32
• 32