Египетская революция

Египетская вторая революция, или военный переворот, или «термидор», или фактически начавшаяся гражданская война… как ни назови, по сути, происходящее это ни что иное, как непримиримое противостояние исламистов, вставших на путь создания в стране теократического режима и установления в правовом поле и в быту законов шариата, и восстающих против этого секуляризованного населения.

Все, конечно, не так однозначно. Причины, сдетонировавшие взрыв, множественны. Тут и бескомпромиссность, негибкость пришедших к власти исламистов, и политическая бездарность самого Мурси, проявившего себя абсолютно «неэффективным менеджером» и в политике и в экономике, и поторопившегося заявить о коррекции только что принятой конституции, о предоставлении ему, по сути, диктаторских полномочий.

Самые распространенные, общепринятые объяснения: экономическая стагнация, бедность, высокие цены на продукты, неравенство, коррупция и безработица. Плюс к этому, перенаселение и жестокое подавление оппозиции. Вот такой дежурный набор. Что же, режим Мубарака действительно довел эти проблемы до такого запредельного уровня, за которым спонтанно и синхронно начались многомиллионные стихийные протесты в Каире, Александрии, Порт-Саиде? Египет, прибегая к метафоре, — несущая консоль, поддерживающая неустойчивый status quo в арабском мире и вот теперь она рухнула. Давно слежу за происходящим в Египте, пользуясь доступной статистикой (World Bank. World Development Indicators Online и др.), и потому скептически отношусь к тому, что большинство из этих широко растиражированных факторов обусловили взрыв. Все они имеют место (помилуй Бог, да где же нет коррупции, неравенства, бедности, высоких цен на продовольствие, безработицы?).

Экономическая стагнация. При правлении Мубарака (1981-2011) ВВП Египта увеличился в четыре с половиной раза — один из лучших показателей для стран «третьего мира». Это, конечно, была не линейная динамика, но с 2004 года, когда Мубарак сформировал новое правительство реформаторов-технократов, привлекших к разработке программы реформ группу высокого уровня экспертов-экономистов, годовые темпы роста превышали 7% . И хотя в годы мирового кризиса они снижались, но все-же составляли не ниже четырех-пяти процентов, а в 2010 году опять начали повышаться. Так что говорить об экономической стагнации не приходится. Египет был одной из наиболее динамично развивающихся стран «Третьего мира».

Коррупция. По данным Transparency International (Corruption Perceptions Index) уровень коррупции в Египте высокий. Но на уровне других стран «Третьего мира» Египет не выделяется. По данным за 2010 год он вполне сопоставим с Китаем, Индией, Грецией, Аргентиной. А про Россию и говорить нечего.

Безработица. Её уровень был довольно высоким на протяжении последних двух десятилетий (8-12%). Однако проведенные в середине 2000-х годов реформы привели к её снижению. В годы кризиса она, естественно, повысилась, но, опять же, с 2010-го вновь начала снижаться. Вообще, в сравнении с другими странами, безработица в Египте в предреволюционные годы на фоне её показателей в США, в Евросоюзе не ужасает.

Неравенство и бедность. Судя по данным Отчетов о человеческом развитии ООН, по уровню экономического неравенства (индекс Джини) Египет смотрится лучше многих стран мира, таких как США, Китай, Индия, Испания и Россия. Невысокий уровень экономического неравенства можно было бы объяснить чрезвычайной бедностью, которую обычно называют, как одну из главных причин революции. Бедность — да, но не крайняя бедность. В публикациях часто говорится, что порядка 40% египтян живет менее, чем на 2 доллара в день. Но по показателю крайней бедности (менее 1,25 доллара) Египет выглядит лучше многих стран, таких, например, как Китай, Индия, Филиппины, ЮАР, Бангладеш. За годы своего правления Мубараку удалось покончить с крайне бедностью. Что же касается умеренной бедности (менее 2-х долларов, но более 1.25 доллара в день на человека), то на фоне других стран «т ретьего мира» Египет далеко не в худшем положении.

Беда Египта в очень высоком импорте продовольствия, и поэтому количество семей, живущих выше или ниже черты бедности, зависит от колебаний мировых цен на продовольственные товары. При благоприятной конъюнктуре доля последних сокращается и наоборот.

Повлиял ли рост цен на продовольствие на созревание революционной ситуации? Несомненно повлиял. Но примем во внимание одно важное обстоятельство, существенно смягчающее это влияние: администрация Мубарака после 2008 года ввела систему продовольственных субсидий, субсидий двух видов — дотаций из бюджета, поддерживающих стабильно невысокую цену хлеба, по которой каждый мог купить в день до двадцати лепешек, и субсидий для малообеспеченных семей на рационированную покупку базовых видов продовольствия (сахар, рис, растительное масло и др.) по низким ценам. В предреволюционные годы десятки миллионов египтян (по некоторым данным до 80%) были охвачены системой продсубсидий. Дыра в госбюджете образовалась огромная, но система действовала. Несмотря на принятые меры, мировой рост цен на продовольствие тяжело сказался на египтянах: субсидии ведь охватывали лишь самый что ни на есть необходимый для жизнеобеспечения рацион. Но, опять же, положение отнюдь не было отчаянным, и, уж во всяком случае, оно было лучше, чем во многих других странах «третьего мира». И никак нельзя поставить в вину правительству Мубарака непринятие мер для смягчения продовольственной ситуации. Кстати, египтяне в массе, судя по хроникам, которые мы каждый день видим на ТВ экранах, никак не выглядят дистрофиками. Крепкие молодые люди, полно толстых мужчин и женщин.

Как говорится, все познается в сранении. Так вот, в сравнении со многими странами «третьего мира», к которому принадлежит Египет,

приведенные характеристики экономики страны, положения её населения в предреволюционные годы не были столь уж критическими и сотни тысяч протестантов не вышли бы в январе 2011-го на площадь Тахрир, требуя смещения Мубарака, если бы не важнейший для Египта фактор — демографический. При его решающем участии совокупность всех проблем достигла критической массы, необходимой для начала цепной реакции и вызвавшей мощный социальный взрыв.

Не знаю, кто первый сказал, что «демография — это судьба». Неопровержимая и очень емкая фраза, объясняющая суть происходящего на Ближнем Востоке и особенно в Египте. Почему особенно в Египте? Потому, что за минувшие шестьдесят лет население страны удвоилось: с сорока до восьмидесяти пяти (если не больше) миллионов человек, потому, что по темпам роста (более двух процентов в год), по темпам рождаемости Египет опережает, и намного, другие страны региона. В Тунисе, Марокко, Сирии рождаемость — на уровне замещения поколений, т.е. простое воспроизводство, а в Египте — расширенное. Прирост населения в последние годы составлял около миллиона человек в год, и трудоспособное население возрастает примерно на миллион в год, а емкость рынка труда — порядка 300 тысяч. Характеристики демографической динамики Египта можно почерпнуть из публикаций UN Population Division date base. Демографической ситуации в Египте посвящено немало работ западных и российских демографов, например, фундаментальная монография Андрея Витальевича Коротаева «Долгосрочная политико-демографическая динамика Египта: циклы и тенденции» (2006).

Какие же выводы можно сделать из работ демографов? Рост рождаемости и снижение смертности — две разнонаправленные тенденции — обусловили высокие темпы роста населения Египта в 70-80е годы прошлого века («демографический взрыв»). Они начали снижаться только с конца 80-х. Не буду вдаваться в объяснение причин перелома этого тренда — это далеко заведет. Такова статистическая данность. Рост населения достиг своего пика в 1985-89 гг. Вычтя из 2010 1985 получим 25, а вычтя 1989 — 21. Это возраст молодых, заполнивших площадь Тахрир в январе 2011-го. Рост рождаемости сопровождался резким снижением младенческой и детской смертности, что вело к растущему превышению численности молодых над старшим поколением. В результате, образовался так называемый «молодежный бугор» (youthbulge).

Специализирующийся на изучении социальных движений, революций, известный американский социолог, демограф, антимальтузианец Джек Голдстоун (Jack Goldstone), в статьях в Foreign Affairs показывает на примере стран Ближнего Востока, Египта (Understanding the Revolution of 2011: Weakness and Resilience in Middle Eastern Autocracies, Foreign Affairs, 2011; The New Population Bomb, Foreign Affairs, 2010), что быстрый рост доли молодежи ведет к политической дестабилизации: новые идеи, необремененность ответственностью за семью, высокая пассионарность — легче мобилизуются для участия в протестной активности. Голдстоун выводит корреляцию между наличием «молодежных бугров» и возникновением политических кризисов в развивающихся странах в XX веке. Египетский «молодежный бугор» был особенно взрывоопасен из-за высокой доли в этой демографической выпуклости людей с высшим образованием. По данным египетской статистики за 2010, к таковым принадлежало 43% безработных. Среди самых активных заполнивших площадь Тахрир протестующих были десятки тысяч молодых безработных — выпускников Каирского, каирского Американского и других египетских университетов, не востребованных на рынке труда, амбициозных, не видящих перспективу. Надо сказать, что и снижение смертности и высокая доля образованной молодежи — все это результат модернизационных усилий, предпринимаемых администрацией Мубарака в годы его правления. Но пока не сдуется этот «бугор», никакое правительство не сможет ощутимо сократить разрыв между спросом и предложением на этом рынке. Не сможет еще и потому, что трудоспособное население Египта, как, впрочем, и арабского региона в целом, в силу причин, о которых не буду здесь распространяться, не приспособлено к монотонному ручному труду, который амортизировал безработицу в странах Восточной и Юго-Восточной Азии и создавал сравнительные преимущества — главное конкурентное условие роста их экономик.

«Атакующий класс» — масса безработной, в большой мере люмпенизированной, в большой мере образованной, в большой мере вестернизированной, не нашедшей себе места в жизни, ощущающей безысходность, свою обреченность молодежи — был решающей движущей силой «финиковой» революции, но не единственной. Миллионы египтян разного возраста и социального положения, протестующих против стремительного роста стоимости жизни, прежде продовольствия, заполнили площади Каира, Александрии, Гизы и др. городов страны. Как всегда в таких случаях, протестная волна несла на себе пену — маргиналов всякого рода (см. Eric Hoffer, The True Believer; Эрик Хоффер, Истинно верующий), анархистов, экстремистов всех мастей и просто беснующуюся уличную шпану, которая пользуется возможностью безнаказанно грабить, жечь, громить. Велика была мобилизующая массу роль таких факторов, как: а) психологический — влияние «арабской весны» — массовое осознание возможности безнаказанно скинуть засидевшегося автократа, что было наглядно продемонстрировано в Тунисе; b) организационный — огромная роль интернета, как средства самоорганизации и мобилизации массовых выступлений; с) пропагандистский-массмедийный — по спутниковым каналам телевидения (телеканал Аль-Джазира) шли возбуждающие репортажи, программы, сочувствовавшие протестующим, поддерживающие революцию.

Конечно, за тридцать лет правления Мубарака накопилось объективно оправданное негодование против ряда проявлений его авторитарного режима, таких, как подавление диссидентов и жестокие репрессии против радикальных, претендующих на власть исламистов (с умеренными исламскими кругами он старался наладить сотрудничество), коррупция в высших эшелонах власти и обогащение семьи самого Мубарака. (А можно ли найти авторитарного властителя, чуждого страсти к личному обогащению, не поощряющего, не на словах, а своим примером, непотизм и коррупцию? Разве что сингапурского Ли Куан Ю, начавшего борьбу с коррупцией с ареста коррумпированных членов своей семьи и родственников.). И все же, я бы отнес авторитарный режим Мубарака к категории относительно «мягких».

Мне представляется, что революция не была неизбежна. Как показано выше, экономическая ситуация не была такой уж отчаянной, далеко не худшей в сравнении со многими странами «третьего мира». И сам Мубарак был далеко не безнадежен. Думаю, что он, его правительство знали, что давление в котле приближается к критическому уровню и необходимо открыть шире клапаны. Сужу об этом по тому, что уже были подготовлены экономические реформы и вот-вот должна была начаться либерализация общественной жизни. Следуя популярной «Теории демографического перехода», в предреволюционный годы Египет вплотную приблизился к новому демографическому циклу — замедлению прироста населения (второй этап перехода), что ведет с учетом фактора времени к сглаживанию «молодежного бугра». Были серьезные основания ожидать в обозримой перспективе улучшения экономического положения и общественного климата в Египте.

Египетская революция не была неизбежна. Она, вполне возможно, и не произошла бы, если бы,…если бы решающую, мобилизующую роль в противостоянии с властью не приняли на себя Братья мусульмане (Muslim Brotherhood), осознавшие, что настал, наконец, их час. И они предельно воспользовались ситуацией, как большевики в октябре 1917-го, но вот Ленина среди них не было… и через год потерпели поражение.

Потерпела поражение очередная попытка утверждения власти политического ислама. Но политический ислам, конечно же, не исчезнет, не уйдет из общественной жизни Египта. Гамаль Абдель Насер — харизматичный знаменосец панарабизма, популярнейший не только в Египте, но и во всем арабском мире, непримиримый враг политического ислама, пытался, но так и не смог за 16 лет своей диктатуры (1954-70) уничтожить Братство. Жестокими репрессиями он вынудил Братьев уйти в подполье. В 1954-м было совершено их первое, но не последнее, неудавшееся покушение на Насера, за которыми следовали волны арестов, казней. За восемьдесят с лишним лет своего существования Братство, этот исламский «Орден Меченосцев» («Братство воинов Христа»), проявило поразительную способность к регенерации. В ответ на репрессии оно отвечало индивидуальным террором. В 1981-м — удавшееся покушение на Анвара Садата — преемника Насера. А в 2011-м, пережив тридцатилетнее правление следующего их гонителя — Хосни Мубарака, Братья инициировали и возглавили его свержение.

С тех пор, как шестьдесят лет тому назад была свергнута монархия, две главные силы определяют политическую реальность Египта — армия и Братья. Начиная с конца 1940-х офицерский корпус египетской армии претерпел сложную социально-политическую эволюцию. Плохо оплачиваемые, занимающие невысокие позиции на социальной лестнице военные в 70-80е годы превратились в привилегированную, престижную, наиболее обеспеченную часть госслужащих, глубоко внедренных в бизнес-структуры, и в пестроте социально-политического спектра Египта приобретших статус и репутацию надпартийной общенациональной силы. Ушедший в «лучший мир» в позапрошлом году Кристофер Хитченс Christopher Hitchens, введший в употребление выражение «fascism with an Islamic face», т.е. «фашизм с исламским лицом», как-то заметил, что «Египет — это не страна, которая имеет армию, а армия, которая имеет страну. Egypt is not a country that has an army, but an army that has a country». В течение шести десятилетий — после военного переворота «Свободных офицеров», свергнувших в 1952-м короля Фарука, и до 2011 — Египтом правили генералы — Насер, Садат, Мубарак. Как и в Турции, армия была той силой, которая подавляла политический ислам и удерживала Египет от превращения в исламскую республику. Почти все это время Братство в Египте находилось на нелегальном положении, мимикрировало, но не прекращало свою активность в борьбе за политическую власть. И все это время, начиная с 1928 года, года его создания, оно распространялось практически на весь арабский мир (от него отпочковались и ХАМАС и Аль Каида), расширяло и углубляло свое влияние, пополняло свои ряды новыми адептами, в том числе, приверженцами радикального ислама. Руководящая, вдохновляющая идея Братства — создание Великого исламского халифата — нисколько не потускнела. Напротив, в наше время она приобретает все больше приверженцев и превратилась в манящую цель для «The True Believers» — истинно верующих.

Никакое примирение, никакое устойчивое политическое сосуществование гаранта секулярного общества — армии в лице её высшего офицерства с членами этого Ордена воинов Пророка невозможно. Дело не столько в несговорчивости генералов, в их неспособности к компромиссу, в монолитности офицерского корпуса (как показал заговор против Садата, закончившийся его убийством, Братья были способны не только вербовать своих членов в армейской среде, но и инфильтрировать их в преторианскую гвардию президента). Дело в непреклонности Братьев, в их фанатической неспособности к компромиссу, к отказу от фундаментальной идеи — тотальной политической власти. Два канонизированных вероучителя Братства — его основоположник Хассан аль-Банна и его шеф-идеолог, автор катехизиса джихадизма, Сайид Кутб — ставили эту идею во главу угла всей деятельности Братства. Оба они были исламскими интеллектуалами, оба проповедовали радикальный ислам в его самой экстремистской форме, свержение секулярного правительства и замену его пуританским исламским теократическим правлением. Оба были убиты — аль-Банна в 1949-м, Кутб в 1962-м. Оба вдохновляли поколения ортодоксов-фанатиков на террор. И по сей день вдохновляют.

Теократический тоталитаризм — шариат, охватывающий все стороны жизни, и политическая система, основанная на абсолютном подчинении верховному лидеру — идеальное общественное устройство для исламского социал-философа Сайида Кутба и его зелотов. Но такого рода социальная архаика неприемлема для урбанизированного, образованного молодого, поколения египтян. Опыт Ирана его не вдохновляет. Для Хассана аль-Банны существовало только четыре типа людей: истинно верующие, колеблющиеся, оппортунисты и враги. Последние подлежат уничтожению. И никаких компромиссов. В капитуле Ордена есть и нерадикалы, скажем, умеренные, но, как показала прошлогодняя предвыборная кампания, верх одержали ортодоксы, не способные в силу убеждений на политическое маневрирование, и Мурси принадлежит к их числу, к «истинно верующим» по классификации аль-Банны. Представленная им новая конституция свидетельствует об этом: ислам — государственная религия и шариат — основа правовой системы; свобода прессы возможна только в пределах, не противоречащих шариату; запрещается что-либо, что может быть истолковано, как неуважение к пророкам; государство должно защищать общественную мораль. И т.п.

Мурси и его соратники, придя к власти, проявили свою полную некомпетентность, полную несостоятельность и в политике и в экономике. Не было у них никакого плана экономического выздоровления, никакой программы модернизации экономики. Сам же Мурси, в основном, занимался тем, что посещал страны — потенциальные доноры, где просил деньги. Больше всего надежд было на МВФ, но они пока не сбылись. Резкий спад произошел во всех сферах экономики, включая самую доходную — туризм (ограничения продажи алкоголя и намерения ввести дресс-код в туристских зонах сделали своё дело). Особенно чувствителен спад в ключевой отрасли — аграрной, где занято более 30% населения, а ведь именно крестьянство составляло год назад основную поддерживающую Мурси и Братьев часть электората. Намного больше, чем до революции, дорожают товары первой необходимости, бензин. В три с лишним раза сократились золотовалютные запасы и это при том, что преобладающую часть продовольствия Египет импортирует (75% потребляемой пшеницы — импорт!). Опыт правления наконец дорвавшегося до власти политического ислама дал такие вот результаты.

Вступив в должность, Мурси начал править декретами, игнорируя парламент, заявив, что его декреты обладают иммунитетом от проверки их соответствия законам и правовым нормам. Одним словом, на смену секулярному автократу Мубараку пришел исламский ортодокс-автократ Мурси. Возможно, я не прав, приписывая именно ему неуступчивость, негибкость, непонимание, что вот так вот напролом утверждая авторитарный исламский режим, он провоцирует гражданскую войну. Возможно, он не мог противостоять воле «политбюро» Братства. Но уж наделять себя практически диктаторской властью да еще так поспешно — это его собственное. Так что взрыв негодования против новоиспеченного кандидата в диктаторы, не только ничего не сделавшего для улучшения экономики, снижения инфляции, сокращения безработицы, ни в какой сфере ничего не сделавшего для улучшения жизни людей, был неизбежен и более чем мотивирован.

В противостоянии секуляристских и исламских сил в Египте последние проигрывают во многом из-за раздирающего их антагонизма. Так, Братство восстановило против себя исламистов влиятельной ультра-консервативной салафистской партии Аль Нур (Al Nour party), завоевавшей во главе Исламистского блока порядка 30% мест на парламентских выборах 2012 года (второе место после Братства), и присоединившейся к оппозиции против Братства, против Мурси в июле этого года. Но нет единства и в партии Аль Нур: от неё откололась менее ортодоксальная часть (выступающая за адаптацию христиан-коптов, за участие женщин в парламентских выборах) и образовала новую партию — Ватан (Watan party). Вообще, трудно перечислить политические партии Египта, их множество в диапазоне от крайне левых до крайне правых, от исламских ультра-консервативных до намного более умеренных. Тут и коммунисты, и национал-социалисты, и зеленые…кого только нет. И в исламском поле много партий и движений, отличающихся по степени ортодоксии. И среди салафитов — приверженцев самого что ни на есть первозданного ислама, отстаивающих образ жизни ранней мусульманской общины, есть не признающие друг друга течения и секты.

К чему я это пишу? К тому, чтобы показать, насколько многолика политическая жизнь Египта, насколько она не соответствует примитивной дихотомии «исламисты — антиисламисты» или «исламисты-секуляристы». Де Голль как-то посетовал, что очень трудно править Францией, где производится несколько сотен сортов сыра. И современным Египтом нелегко править. Египет — не Франция, парламентская демократия здесь, как и в других странах региона, ростки не пустит. Приходится признать, что только авторитарный режим в состоянии худо-бедно интегрировать этот раздираемый классовыми, конфессиональными, культурными противоречиями восьмидесятипятимиллионный социум, и интегрировать его можно, по-видимому, только опираясь на преданные режиму силовые структуры.

Увы, это, по-видимому, так. Годичный эксперимент с правлением исламистов закончился провалом.

Когда в январе 2011 года начались массовые выступления против президента Мубарака, власть принял на себя Верховный Совет вооруженных сил во главе с министром обороны фельдмаршалом Тантави. Когда в июле 2013-го начались массовые выступления против президента Мурси, армия в лице министра обороны, на сей раз генерала Ал Сиси, опять взяла власть в свои руки. В обоих случаях распускался парламент, отменялась действующая конституция, в перспективе назначались новые выборы, в обоих случаях генералы заявляли о твердом намерении передать власть вновь избранному гражданскому правительству. В обстановке возникшего хаоса, вакуума власти, армия выступала в роли единственной силы, способной стабилизировать обстановку. В первом случае ей это удалось. Никакого «военного переворота»: Мубарак сам ушел в отставку и вице-президент генерал Омар Сулейман объявил о временной передаче власти армии. Не буду воспроизводить все политические перипетии этого периода. Отмечу только, что после избрания президентом Мурси армия, в лице Тантави, внешне демонстрировала ему свою лояльность. Внешне…а на самом деле? Действительно ли генералы признали тогда окончательную победу исламистов и смирились с этим?

Военные таланты египетских генералов вызывают сомнения: две войны с Израилем во второй половине прошлого века они проиграли, а больше войн, в которых они могли бы себя проявить, с тех пор не было. Но стратегическое и тактическое мастерство во внутренней политике (да и во внешней!) они проявляли на протяжении десятилетий и проявляют его по сей день. В январе 2011-го военные (я имею в виду самую верхушку генералитета, decision makers) понимали, что армия не в состоянии обуздать разбушевавшуюся стихию и тактически правильно поступили, подчинившись народному волеизъявлению поддержали передачу власти демократически избранному президенту. Но они не могли не учитывать, во-первых, что электоральный перевес исламистов составлял всего лишь один-два процентных пункта; во-вторых, зная фанатическую упертость Братьев, они были уверены, что те не согласятся ни на какой компромисс с политическими оппонентами, что быстро проявится их жестко авторитарная сущность — сущность радикальных исламистов, а это неизбежно создаст им мощную многослойную оппозицию, объединяющую всех противников становления в Египте теократической диктатуры. И тогда армия выступит в роли социального арбитра, твердо возьмет власть в свои руки, опираясь на массовую поддержку, разделается с Братьями и, стабилизировав обстановку, обеспечит новые выборы в уверенности, что они на сей раз приведут к созданию коалиции, в которой не будет доминировать политическй ислам и которую они будут держать под контролем, как это и было до революции 2011 года.

Таким образом, в многолетнем противоборстве с Братьями генералы взяли time out, отступили на заранее подготовленные позиции, и начали подготовку к контрнаступлению. Возможно, я наделяю их слишком высоким политическим интеллектом — будто в военных академиях они изучали не военное искусство, а искусство политического маневрирования, и в качестве учебного пособия был «Государь» Макиавелли. Возможно. Но замечу только, что ключевые фигуры в военно-политическом истэблишменте первой и второй волн египетской революции — генерал Абдел Ал Сиси и его наставник генерал Омар Сулейман — не просто себе солдафоны. Оба были шефами египетского ГРУ — военной разведки, оба получали высшее военное образование не только в египетских академиях, но и в американских военных колледжах, оба, надо полагать, сотрудничали с американскими спецслужбами и хорошо ориетировались в бесконечных коридорах Пентагона. Сулейман, известный в Вашингтоне, как «наш человек в Каире», был самым доверенным лицом Мубарака, его «серым кардиналом», выполнявшим самые деликатные поручения босса, такие, например, как переговоры с Израилем. После ухода Мубарака власть перешла к нему, но ненадолго. Это был (он неожиданно умер в июле прошлого года в одной из клиник Вашингтона, где проходил диагностику) умный, по-восточному многоликий, европейски образованный, с внешностью арабского аристократа, масштабный политик и опытный, изощренный дипломат-переговорщик. И он, и его протеже Ал Сиси — националисты консервативного толка, сторонники стратегического союза с Вашингтоном, отстаивающие экономические интересы и политическую автономию армии. Мурси не доверял вроде-бы не лишенному президентских амбиций военному министру Мубарака фельдмаршалу Тантави и, естественно, хотел, чтобы армию возглавлял обязанный ему его назначенец. Он убрал Тантави, назначил министром обороны Ал Сиси и повысил в ранге и в должностях ряд генералов. Мурси был уверен, что таким образом получил контроль над армией. Но он заблуждался: египетский генералитет — это каста, которая, как необъезженный мустанг, сбросит каждого, кто из посторонних попытается ее оседлать.

Омар Сулейман был не только идейным противником Братьев. Возглавляя в течение многих лет службу госбезопасности, он руководил их преследованиями, был самой ненавидимой ими личностью в Египте и за его пределами, о чем свидетельствуют неоднократные на него покушения. Намеревался ли он занять место Мубарака? Не думаю. Он был стар, болен и, владея обширной информацией не только по Египту, но и по региону в целом, прекрасно осознавал, что ждет того, кто возьмется править безнадежно поляризованным, приблизившимся к состоянию гражданской войны обществом. Ко всему этому, он воспринимался, и не без оснований, как политическое перевоплощение свергнутого Мубарака, и потому должен был отойти за кулисы, что он благоразумно и сделал. Мне представляется, что, не претендуя на лидерство, но, как никто другой понимая какую реакцию вызывает проводимая Мурси трансформация страны в исламскую теократию, именно он разработал сценарий консолидации разномастных социальных групп в единую оппозицию Братству и налаживания контакта оппозициии с армией.

Мурси не успел, да и не смог бы за год, выкорчевать укоренившуюся за 30 лет преданную Мубараку элиту офицерского корпуса армии и «силовых структур», и они были готовы к реваншу. Но они понимали, что не рефлектирующее настроение масс, не востребованное ими решительное и решающее вмешательство армии в накаленную политическую ситуацию, будет чисто военным переворотом без шансов на успех. Успех более, чем вероятен, если армия выступит против новоявленного диктатора-исламиста по требованию масс, негодующих против предавшего революцию и узурпировавшего власть Мурси. Армия, лишь выполняя их волю, стремясь стабилизирвать положение и навести порядок, уберет Мурси, изолирует верхушку Братьев, распустит парламент, возьмет на короткое время власть в свои руки и передаст её назначенному ею гражданскому временному правительству. За пол-года все успокоится, будут проведены новые выборы, в очередной раз скорректирована конституция, будет создано легитимное коалиционное правительство технократов, достигнут консенсус с вошедшими в новый парламент умеренными исламскими партиями, продолжены начатые Мубараком реформы. Армия вернется в казармы. Будет установлен баланс между ею и властью, но при этом генералитет сохранит за собой функцию «надзирающего ока»: будет пристально следить за ситуацией и подавлять активность радикал-исламистов. Цель второй волны революции: убрать Братьев, с политической сцены, восстановить секулярное государство и вернуть роль социального арбитра армии. Иными словами, вернуть все на круги своя, но без экстримов диктатуры и при более толерантном отношении к нерадикальному исламу. Прототип — Турция до Эрдогана.

План был хорош, и момент был выбран удачно. Все шло как по нотам. Партитура была разработана профессионалом, думаю, что Омаром. Стремление скинуть зарвавшегося Мурси и лишить власти Братьев объединило в единый оппозиционный фронт разные сегменты политического и конфессионального спектра. Вскоре после избрания Мурси, в Морском офицерском клубе на берегу Нила начались регулярные встречи высшего генералитета с лидерами оппозиции (это не моя фантазия — это просочившиеся в прессу сообщения). На этих конспиративных встречах была достигнута договоренность: оппозиция организует массовые выступления против Мурси и Братьев, а армия сместит президента. Все «силовые» ведомства, главным образом, полиция, соучаствовали в этом плане. 30 июня миллионы египтян заполнили улицы и площадь Тахрир с требованием низложения Мурси, и через три дня армия выполнила свое обещание.

Был ли это «военный переворот»? Судя по сообщениям египетской масс-медиа, часть населения, не желающая жить по законам шариата, и верующие мусульмане, «мусульмане, но не исламисты», разочаровавшиеся в Мурси и выступающие против новой диктатуры, составляли в этому времени и составляют сейчас большинство. Армия не выступила бы, если бы за ней не стояли миллионы противников Мурси, но и противники Мурси не смогли бы без вмешательства армии одержать победу над исламистами и свергнуть Мурси. Ситуация была взрывоопасная, стенка на стенку, и только армия в этот момент могла воспрепятствовать прямому столкновению. Если исходить из чистоты жанра

• 138
• 86