"Казына": портреты заговорили

4 января, 2007

482

Власть и бизнес на очередном заседании клуба топ-менеджеров «Эксклюзив» сказали друг другу все, что хотели. Кайрат Келимбетов, похоже, решил поднять все перчатки, которые бросал бизнес в сторону властей.

Кайрат Келимбетов,
председатель правления Фонда устойчивого развития «Казына»:
Мы стратегический штаб диверсификации экономики нашей страны
— Главный вопрос на сегодня для институтов развития это, наверное, вопрос их корпоративной культуры. Я согласен, что до некоторых пор каждый институт развития был государством в государстве, не страдая от излишней прозрачности и клиентоориентированности. И во многом они продолжают оставаться таковыми. Мы хотим, и надеюсь, у нас это получится в самое ближайшее время, ориентировать институты развития на поддержку бизнеса. Более того, способствовать реализации бизнес-задач с точки зрения конкурентоспособности бизнес-сообщества Казахстана.
Еще один тезис, которым, на мой взгляд, уже начали злоупотреблять, — якобы все институты развития конкурируют с частными финансовыми институтами и бизнесом. Даже если это и было так в рамках некоторых проектов, то теперь мы намерены уйти с рынков, где частный сектор уже успешно и где-то более эффективно работает.
Третий вызов, стоящий сегодня перед всеми нами, — это борьба с коррупцией. Пользуясь сегодняшней трибуной, хотелось бы сделать несколько замечаний. Конечно, с коррупцией бороться сложно и победить ее непросто, но в работе с институтами развития мы не видим другой альтернативы решить эту проблему кроме как обеспечить максимальную прозрачность принимаемых решений. Это первое. Второе: мы не склонны политизировать обычные отношения институтов развития и финансово-промышленных групп.
Зачастую, к сожалению, механизм государственной поддержки оговаривается какими-то условиями со стороны государственных организаций. Формально или неформально мы хотели бы подать сигнал всем, кто здесь присутствует, — не нужно никаких привилегий со стороны частного сектора или какого-то особого отношения. Более того, если такие факты будут, то есть телефоны доверия, по которым всегда можно позвонить. Мне кажется, новый формат отношений между топ-менеджерами частного сектора и руководителями «Казыны» предусматривает нашу открытость, и мы хотели бы надеяться на взаимность со стороны частного сектора.
Далее — наши многие друзья, консультанты считают, что чрезвычайно завышена численность институтов развития. Так вот, мы хотим уйти от этого элемента государственной ментальности и перейти к оптимальным, эффективным структурам, когда каждая рабочая единица будет приносить доход. И наоборот — мы будем стремиться сокращать наши расходы и максимально не свойственные нам бизнес-функции переносить в режим аутсорсинга для того, чтобы подключать к своей работе побольше предприятий, в том числе и малых, и средних. Для того, чтобы концентрироваться только на тех видах деятельности, которые нам предоставлены. Еще один аспект — мы начали работу по созданию национальной экспортной стратегии и очень надеемся, что весь бизнес подключится к этой работе. При ЦМАИ создана специальная рабочая группа, которая обобщит в целом все проблемы, стоящие перед экспортерами Казахстана, начиная от тарифных барьеров и заканчивая глобальными конкурентными нишами для казахстанских экспортеров. Со стороны бизнес-структур эту работу координируют Ерлан Сагадиев, Кайрат Мажибаев. Я думаю, это те люди, которым вы доверяете. И мы будем рады, если вы тоже подключитесь к работе.
В соответствии с индустриальной стратегией разработан мастер-план по развитию 8 отраслей. Это химическая промышленность, строительные материалы, лесопромышленный комплекс, транспорт, логистика, фармацевтика, био-топливо, ай-ти услуги и металлургия. То есть это не просто констатирование, что это наши приоритеты. На примере нефтехимического мастер-плана мы хотим разработать детальный мастер-план, который будет достоянием всего бизнеса Казахстана. Мы все будем его обсуждать, как нам им воспользоваться, какой конфигурацией пользоваться казахстанскому бизнесу как частному, так государственному и как в нем участвовать.

Карлыгаш Еженова,
главный редактор журнала «Эксклюзив»:
— Некоторые бизнес-структуры, которые не смогли сегодня присутствовать, попросили меня адресовать вам, Кайрат Нематович, некоторые вопросы. Давайте начнем с них. Когда будет презентована концепция развития «Казыны»? Какие особенные моменты будут отражены в этом разрезе? Когда будут презентованы критерии «прорывных» проектов? Что имеет в виду под этим термином «Казына»? Когда будут честные правила выпуска инфраструктурных облигаций в соответствии с законом «О концессии»? Какие проекты будут характеризоваться как инфраструктурные? Вот первая серия вопросов.

Кайрат Келимбетов:
— Концептуальные вопросы. Они меня очень радуют, потому что все это мало кому понятно даже среди государственных служащих. В первую очередь не следует отделять деятельность «Казыны» от деятельности институтов развития. Они были созданы в 2003 году, БРК был создан в 2001 году, это был первый подготовительный этап. Мы не хотим сказать, что до нас ничего не делалось или все делалось неправильно. Это не так. Сделано очень многое. Но наступил этап в жизни государства, когда нам необходимо концентрировать усилия не только государственного, но и частного сектора. И в этом смысле, если говорить о концептуальной роли «Казыны», то не знаю, как к этому отнесутся другие стороны диалога, но мы хотим позиционировать себя как стратегический штаб диверсификации экономики нашей страны. Сегодня очень много усилий направляется на решение этой задачи, пишется множество всяких программ. Но проблема всех развивающихся стран — это реализация программных документов. Они только декларируются, но реализация всегда хромает. А мы понимаем, что времени осталось принимать текущую ситуацию как нормальную совсем мало. Поэтому надо сосредоточиться на реализации. А для этого правительству необходимо очень четко владеть своими функциями акционера. Вот для чего созданы «Самрук», «Казына» и «КазАгро». Но поскольку у «Самрука» очень важная задача эффективного управления теми активами, которые государство уже создало в нефтяной сфере, в сфере инфраструктуры, то задача «Казыны» — создание новых активов.
Если идет речь о конкретном документе, то мы до конца года должны разработать вместе с правительством концепцию инвестиционной политики государства. Мы очень любим говорить на всех форумах, что у государства очень много денег. Но если проанализировать, какие деньги работают на диверсификацию, то сегодня в государственном бюджете выделяются деньги только институтам развития. Когда спрашивают, кто будет заниматься конкретно проектами внутри, то мы переходим к конкретным критериям «прорывных» проектов.
Это проекты от 50 до 100 млн. долларов, экспортная составляющая которых не менее 30%. До конца года мы надеемся иметь индикативный список. Что касается честности правил по инфраструктурным облигациям, это отдельный специфичный вопрос. Я не понимаю, в чем недовольство существующими правилами, но еще одна задача институтов развития — не пытаться доминировать в том секторе, в котором они присутствуют. Наоборот, как только станет ясно, что частный сектор эту функцию выполняет, мы будем уходить не только в какие-то другие временные ниши кредитования, но и продавать акции наших институтов развития через фондовую биржу, через привлечения стратегических инвесторов. В ближайшие 3-5 лет процесс очень активно пойдет в этом направлении.

Карлыгаш Еженова:
Где точки соприкосновения?
— Чтобы у нас не получился монолог «Казыны», я хочу втянуть в дискуссию наших гостей. Поэтому у меня один и тот же вопрос к Кайрату Нематовичу и Мухтару Кабуловичу. Мухтар Кабулович, вы тоже работали на государственной службе, сейчас работаете в частном секторе, и, если говорить откровенно, этот постоянный скепсис со стороны частного сектора к государству и со стороны государства к частному сектору меня притомил, если называть вещи своими именами. «Казына», как мне кажется, первым из чиновников пытается сломать этот барьер, и я надеюсь, что у них все это получится. Поэтому, может быть, вы, Мухтар Кабулович, скажете, где эти общие точки соприкосновения?

Мухтар Аблязов,
председатель совета директоров БТА:
Давайте посчитаемся
— Давайте я с другого конца начну. Мы смотрим сверху вниз, но на проблему можно посмотреть и снизу. Можно неудобный вопрос Кайрату Нематовичу? Какая зарплата у ваших топ-менеджеров?

Кайрат Келимбетов:
— От 3 до 5 тыс. долларов.

Мухтар Аблязов:
— Ну тогда вопрос — сможет ли государственный менеджер конкурировать с ведущими банками и генерировать красивые сильные идеи, если он получает всего 5000 долларов. Топ-менеджеры частных компаний и банков зарабатывают гораздо больше, не считая бонусов и тому подобное. Есть понятие рынок труда. И если ваш специалист получает мало, то соответственно ваши шансы конкурировать с финансовыми институтами на рыночных условиях снижаются. Если взять любимый пример Сингапура, где государственный служащий получает порядка 200 000 долларов в год на уровне статуса министра, то сколько получают наши министры? Когда я стал министром, у меня зарплата была 18 000 тенге, и первым делом я убедил президента существенно изменить ситуацию. У меня заместители в 1998 году получали официальную зарплату 3000 долларов, начальники управления получали свыше 1000 долларов плюс всякие доплаты. Таким образом удалось привлечь специалистов высокого уровня. Прокуратура проверяла меня, но наши аргументы подействовали и на них. То есть если вы хотите достичь заявленных вами высоких целей, то нельзя ограничиваться только лозунгами. Потому что вы не можете быть конкурентными или можете, но за счет ущемления частного сектора. Каким образом вы искусственно получите капитал на 1 млрд. долларов? Нам, чтобы его получить, нужно много работать, заплатить налоги и после этого еще оправдаться, что нам это удалось. Все ваши цели не реализуемы в принципе, потому что финансовый рынок – это рынок, а рынок сам определяет рыночным путем, когда одному сегменту перейти в другой. Я считаю, что все существующие институты развития (не исключая «Самрук») в сегодняшнем виде заведомо обречены на провал, на коррупцию, заведомо неправильно построены. Чтобы создать эффективную структуру, нужно профессиональное ядро. Найти людей очень сложно. Они должны быть топами, а топы стоят дорого. Очень. Им нужно платить миллионы, потому что они конкурируют не сами с собой, они конкурируют с финансовыми международными институтами. В свое время я добивался того, чтобы руководителям «Казахойла» и «Кегока» платили больше, чем мне, и аргументировал это тем, что «Казахойл» должен конкурировать с мировыми нефтяными гигантами типа «Шеврон». Если ты будешь своему специалисту мало платить, он просто туда перебежит или будет воровать и убьет твою компанию. Как можно платить директору Банка Развития меньше, чем аналогичному менеджеру аналогичной международной структуры? Да, относительно работника аграрного сектора, это сумасшедшая цифра. Но если сравнивать ее с другими банками и смотреть задачи, которые Кайрат Нематович озвучивает, за эти глобальные задачи надо и глобально платить. При этом, чтобы государственные институты развития не затоптали частный сектор, здесь действительно нужно четко сегментировать, прописать законом и отрегулировать парламентом. Тогда это будет ясно и прозрачно. Сейчас же это добрые намерения хороших ребят, которые хотят сделать многое для нашей страны.

Кайрат Келимбетов:
На самом деле изначально мы и не претендуем на какую-то особую роль
— Я не стал бы противопоставлять «частный сектор» и «сектор государственного предпринимательства». БРК не может лучше работать, чем БТА или Казкоммерцбанк. Как вы говорите, вы считаете каждую копейку, но, кроме того, вы и эту копейку кладете себе в карман в отличие от нас. Мы работаем несколько на иные цели. Сегодня рождается некая структура, которая не совсем бизнес и не совсем государство. Это так называемое государственное предпринимательство. Как Мухтар Кабулович сказал, в мире таких организаций много, они разные. Тот же самый банк развития существовал почти в каждой стране и, например, в Сингапуре через первые 5 лет был уже приватизирован. Теперь о зарплатах. Если мне не изменяет память, руководители «ВнешэкономБанка» в России получают около 1 млн. долларов в год. Но они там и управляют 30 миллиардами. Или руководители «Газпрома» получают 100 млн. долларов в месяц. А с другой стороны, мы вчера только вышли из парламента, где нас ежечасно спрашивали — какая там у вас все-таки зарплата, и сравнивали нас не с Банком ТуранАлем, а с учителями или шахтерами. Вы управляете деньгами, которые вам доверили управлять частники, а мы управляем деньгами, выделенными из бюджета. Вот между этими концептуальными вопросами мы все время и находимся.
Скандал с заработными платами случился потому, что все решения принимались келейно. То есть эти 5 лет об этом знали три человека из совета директоров. Если бы знали все, была бы другая атмосфера. А поскольку мы бюджетная организация, мы очень сильно от нее зависим. И, как Мухтар Кабулович упомянул, министры в правительстве должны получать адекватную заработную плату, потому что они ежедневно отстаивают интересы страны. Этот вопрос продолжает обсуждаться в ходе административной реформы. Другое дело – на кого ориентироваться? Правильно было отмечено, «Казмунайгазу» надо привязываться к его конкретным конкурентам, которые здесь работают. Надо учитывать, что 5000 долларов получает директор строительной фирмы, который тоже важное дело делает, но, с другой стороны, объем задач совершенно разный. Дом построить или участвовать в создании отрасли? На самом деле мы будем двигаться четко по законодательству. Допустим, мы решили инвестировать в цементный завод в Кыргызстане, а законом запрещено инвестировать в производство зарубежных предприятий, которые технологически не связаны с предприятиями в Казахстане. Можно долго спорить — правильно это или нет, но если мы это мы сделаем – то это будет нарушение законодательства. Я согласен, действительно нужны четкие мэсэджи: кто, как и куда собирается двигаться. Но когда нам говорят о том, что мы изначально неконкурентоспособны по зарплате и неконкурентоспособны по задачам, то я хочу напомнить, что перед нами и задачи другие стоят. Если бы у БРК была задача получать доход, то мы бы инвестировали в недвижимость, в строительные проекты. Но мы не занимаемся этими сферами. Это вы инвестируете там, где получите максимальную прибыль. И мы не сможем убедить вас никакими доводами перейти в менее рентабельный сектор. Где вы все сейчас, наши финансово-промышленные группы? В Москве, в других странах строите большие здания, зарабатываете кучу денег. И не думаете о следующих переделах. Если вы не участвуете в сырьевом секторе, уходите в большие строительные проекты. Это не претензия. Это нормальное правило бизнеса. Но вопрос в том, что через двадцать лет, как вы сейчас спонсируете спорт или еще что-нибудь другое, точно так же вы начнете спонсировать диверсификацию. Но общество не может ждать 20 лет. Нам надо создавать новые рабочие места, малый и средний бизнес и т.д. И тогда мы говорим — давайте мы вам уменьшим ваши риски в этой сфере, давайте мы будем принимать участие там, где позволяют наши возможности. Вот роль институтов развития. Не мы ее придумали, это везде сейчас делается, в той же России или Китае. Опять-таки возвращаясь к возможностям страны, мы сейчас можем повысить зарплату госслужащих, пенсии и т.д. Но если это делать без создания новых активов, то мы получим проблемы в макроэкономической сфере. И нет альтернативы диверсификации экономики. А раз ее нет, кто-то должен профессионально этим заниматься. Именно поэтому мы и привлекли специалистов бизнес-планирования, наших ведущих бизнесменов, чтобы определить на их, а не наш взгляд конкурентные ниши Казахстана. Что мы можем сделать? Например, ЦМАИ будет доставать для вас бизнес-информацию. Если вы хотите идти условно в Монголию или Вьетнам, не тратьте свои деньги, а узнайте через нас особенности их инвестиционного законодательства и о том, как там защищаются права казахстанских экспортеров. Вот эту часть расходов мы можем взять на себя. Банк развития прежде всего занимается инфраструктурой. И здесь мы готовы быть партнерами с частным сектором. Опять-таки если наша инфраструктура будет кредитоваться под 10-14%, а в Китае под 0-2%, то это вызывает большие вопросы. И их очень много. Вопрос не в том, получится или не получится. Нужно, чтобы все получилось. Иначе зачем этим вообще заниматься. Вопрос стоит в диалоге, который должен состояться сегодня, но диалога нет. На самом деле в ходе кластерной инициативы мы поняли, что есть много «светлых» голов и в частном секторе, и в государственном секторе, но никто не хочет разговаривать о совместных действиях. Но ни одна страна, тот же самый Сингапур, США, Канада, не смогли бы развить свой экспорт без координации усилий, и мы свою миссию видим в том, чтобы этот диалог наладить.

Кинталь Исламов,
председатель совета директоров АО «Астана-Финанс»:
Не в деньгах счастье
— Вот вы говорили относительно заработных плат. Мы, в принципе, находимся в обществе переходного периода. И я думаю, не все, кто проходил через этот период, думают, что деньги это основной стимул развития. Есть и моральный стимул. Да, возможно, зарплата на начальном этапе будет маленькая. Общество должно понимать, что люди имеют право достаточно получать независимо от того, где они работают. Для этого должна быть четко поставлена задача и критерии вознаграждения. Пока наше общество воспринимает высокую заработную плату не совсем адекватно. В то же время не всегда за хорошие деньги можно купить высококвалифицированного менеджера. Например, я работаю на стыке государственного и частного сектора. Когда я начинал, у нас была достаточно низкая заработная плата, но нам это не помешало создать ту компанию, которая есть на сегодняшний день. И здесь присутствующим надо вместе взяться и работать над общественным сознанием. И думать о том, как нам лучше будет всем больше зарабатывать, а не о том, кто из нас больше зарабатывает, а кто меньше.

Еркин Татишев,
первый заместитель председателя правления БТА:
Богатые богатеют, а бедные беднеют
— Я как раз хотел вопрос задать по продуктовому ряду. Важно понимать, есть ли продуктовый ряд у всех институтов развития или нет? И важно, какие именно инструментарии вы нам предлагаете. То есть каждый бизнесмен должен понимать, что он от вас получит, какие продукты. А с точки зрения прибыльности, мы могли бы — банки и институты развития — вместе создавать так называемые социальные проекты. Общество развивается неправильно потому, что богатые богатеют, бедные беднеют, и этот процесс заходит все дальше. Мы все знаем, что бедные платят по розничным кредитам 50% годовых. На самом деле это несправедливо, потому что в основном эти кредиты берут бедные слои населения. И здесь важно решить эту локальную задачу. При этом богатые компании всегда получают лучшие условия из-за того, что у них хорошие залоги, хорошее финансовое состояние, прозрачность… А малый и средний бизнес не имеет таких исходных условий. Вот здесь необходимо понять ваши критерии прибыльности и, возможно, субсидии, чтобы создавать совместные продукты для этого сегмента. Мы сами заинтересованы в таких вещах, но мы ограничены нормой доходности. Иначе у нас упадут рейтинги, не поймут инвесторы. Мы должны быть высокорентабельными, энергичными, эффективными командами.

Кайрат Келимбетов:
— Я полностью с вами согласен. Что касается конкретной линейки, это отдельная тема. Проблема в том, что нам до конца года надо сформировать критерии эффективной деятельности. Оговаривать размеры заработной платы будем позже, когда улягутся страсти. Вот мне говорят, давайте понизим ставки БРК. Тогда надо определиться: или банк доходное финансовое предприятие, или у него пониженные ставки. Или он для инфраструктурных проектов снизил ставки условно с 8 до 6 % и таким образом выровнялся с какой-нибудь страной по этому параметру. Поэтому эти задачи, конечно, должен ставить акционер.

Госман Амрин,
советник председателя правления ФУР «Казына», педседатель совета директоров ФРМП:
— Сегодня общая дискуссия идет вокруг того, какова форма и механизм взаимодействия финансовых институтов и «Казыны». В этом, на мой взгляд, уже заложена ошибка. Мы должны этот механизм взаимодействия искать с участием третьей стороны. Я вижу, вы все невнимательно отнеслись к тем, кто у нас называется предпринимателями. Проблема в том, что чиновников обвиняют в коррупции, а банкиров в том, что кредитоваться у них дорого. Между вами и нами нет конкуренции. Есть ниши, где свободно плавают институты развития, есть ниши, в которых работаете вы. Я до сих пор не видел достаточно серьезных источников фондирования банков второго уровня на долгосрочные проекты. Это не в ваших интересах сегодня. Второе — существует тот фактор, который называется государственной политикой. Нравится вам он или не нравится, безусловно, мы с ним должны считаться.

Мухтар Аблязов:
— Мы здесь не случайно собрались. У меня есть понимание, чем должны заниматься государственные институты развития. На самом деле государственная политика — это фактически «квинтэссенция» мнения населения. Существует хороший посыл, что Казахстан должен войти в 50 лучших конкурентоспособных стран мира. Допустим, есть мастер спорта весом 100 кг. Для того чтобы с ним конкурировать, нужно набрать 100 кг, долго тренироваться, найти хорошего тренера, дойти до такого состояния и только после этого выходить на ринг. Экономика такая же вещь. Как мы должны всего этого добиться? Нужна соответственная государственная политика во всех сегментах экономики. Таким образом, нужно найти механизм взаимодействия между рынком и государственными институтами развития. Приведу пример — в 1998 году, когда была объявлена идея импортозамещения, мы делили 100 млн. долларов. И занимали почти ту же позицию, которую сейчас занимают институты развития, — определили сегменты рынка и бросили клич, кто будет производить эту продукцию. Решили, что путем тендера банкам первой пятерки или десятки государство может доверить эти деньги, потому что им доверяют международные финансовые институты. К чему это приводит? Эти банки стараются достичь прозрачности, потому что мы объявили дешевый ресурс: даем вам под 5% годовых, а вы можете под 8%, но только по целевым отраслям. Это привело к тому, что между 7 или 8 банками по разным пропорциям поделились деньги, и, насколько я знаю, ни один проект не пропал даром. Потому что ответственность за эти кредиты несли банки. Любой финансовый институт должен быть прибыльным, не важно государственный он или нет. Поэтому и предлагается следующий этап — раз мы хотим войти в список 50 ведущих стран мира, должна быть государственная стратегия. В какие страны идем, какие отрасли государственные институты могут поддержать? БТА идет на Россию, и мне кажется, здесь не должно быть деления — в химию или строительство. Не важно. Реальные отрасли в конце концов начинают влиять на всю экономику. Если существует приоритет, объявите тендер между банками на 1 млрд. долларов. А мы поднимем портфели, изучим рынок, будем подтягивать клиентов. Сейчас так получается, что вы по ходу закрываете дыры плохой работы правительства. На самом деле, когда вы говорите «инфраструктурный», я не понимаю, о чем идет речь. Например, строительство сквозной дороги на 10 млрд. долларов сквозь весь Казахстан из Китая в сторону России — это инфраструктурный проект. А заниматься строительством дороги внутри страны — это должны быть доходные направления бизнеса. Если они не доходные, значит, правительство не дорабатывает. Энергетическая отрасль, я вам скажу, как бывший энергетик, супердоходна. Мы ее сделали доходной, а потом реформы приостановились. Допустим, пойдет речь о продаже Майнакской ГЭС. Пусть правительство объявит тендер, и мы ее купим. Выставьте на тендер блоки на Каспии. Мы готовы откупить их у иностранцев с условием развития нефтехимии. Давайте софинансировать эти проекты: 50 на 50. Я в свое время предлагал через различные государственные фонды соучаствовать в таких проектах до 30-50%. Вот такое партнерство самое реальное сейчас и не надо дожидаться, когда народ начнет процветать. На самом деле все институты развития действуют поэтапно и по мере зрелости общества. Я очень много анализировал, как можно вытащить сельское хозяйство. На самом деле все просто. Если вся Европа и весь мир субсидируют аграриев, мы не можем не субсидировать. С Уразом Джандосовым был спор, что субсидировать могут себе позволить только богатые страны. А я, оппонируя, говорю, они именно потому богаты, что субсидируют эту отрасль. Если сейчас эта модель не воспринимается, нужно найти комфортную, что я и предлагаю.

Карлыгаш Еженова:
— Недавно мы обсуждали старый как мир вопрос о противостоянии частного финансового сектора с правительством. Тогда кто-то сказал: это не противостояние правительства и финансового сектора, это противостояние двух культур, государственной культуры и бизнес-культуры. Я тихо сижу и радуюсь, что мы наконец-то вслух заговорили о том, о чем думали последние несколько лет.

Кинталь Исламов:
— Поддержка ликвидности финансовых институтов с вашей стороны могла бы осуществляться по аналогии с деятельностью Фонда развития малого предпринимательства. В данном случае речь идет о схеме, по которой ФРМП оказывает поддержку субъектам малого бизнеса. Иными словами, БРК-Лизингу просто нет необходимости напрямую заниматься лизинговой деятельностью, для этих операций можно просто выбрать лизинговые компании, которые соответствуют определенным требованиям. Таким образом, БРК-Лизинг внес бы свою лепту в развитие лизинга в Республике Казахстан.

Манакбай Толымбек,
председатель правления ФРМП:
— Доля кредитов банков второго уровня, выданных за прошлый год малому предпринимательству, составляет всего 17% в общем объеме кредитов, выданных всем заемщикам, ее значение сокращается с каждым годом. А доля малого предпринимательства в ВВП по отчетам прошлого года порядка 19%. Именно поэтому «Казына» взялась за этот вопрос, чтобы увеличить объемы гарантирования. В течение следующего года мы можем выдать гарантии до 50 млрд. тенге малым предпринимателям, которые будут получать кредиты в банках второго уровня. Давайте работать.

Тамара Омарова,
председатель совета директоров «First Investment»:
— Наша дискуссия приобрела глобальный характер, но у меня вполне конкретные вопросы. Кайрат Нематович, вы декларировали, что наши институты развития имеют разного рода стандарты приема заявок на финансирование. А еще вы обещали привести их к единому стандарту. Когда? Второй вопрос — каким образом вы будете диверсифицировать экономику? И наконец, когда мы увидим работу ЦМАИ, помимо той, что размещена на сайте? Есть ли план работы ЦМАИ на 2007 год? И сохранилась ли за ним система закупа из одних источников?
Вы также говорили, что существуют ограничения и разрывы в финансировании проектов у Институтов развития. Так, у Фонда развития малого бизнеса лимит финансирования до 500 000 долларов, Инвестиционный фонд начинает финансирование проектов от 3 000 000 долларов, Банк развития с 5 000 000 долларов. То есть предприниматель с проектом стоимостью в два миллиона долларов не может обратиться ни в один институт развития. Вы говорили, что эта проблема с созданием ФУР «Казына» будет решена. Так проблема решена или нет?

Садуакас Мамештеги,
председатель правления БТА:
— Я по поводу вопроса сотрудничества между ФРМП и банком. На самом деле 10-15 банков второго уровня продекларировали малый и средний бизнес как приоритетный вид деятельности. Это наш общий способ диверсификации рисков. Поэтому нам нужны предприниматели, и не 300-400 компаний, а десятки тысяч. По поводу возможного сотрудничества — естественно, под государственные риски всегда дешевле привлекать любые заимствования что внутри, что за рубежом. Используя такие элементы сотрудничества, допустим, мы можем использовать временный вход капитала, чтобы повысить рейтинг компании, уровень корпоративного управления и брать заимствования по более дешевым ставкам. Вот «Астана-Финанс» заняла 175 млн. под 9,25. При этом компания была создана с участием государства. Поэтому и БРК мог бы привлекать большие суммы, и выставлять их на тендеры под целевые программы. Тогда точно не будет никакой конкуренции.

Аскар Сембин,
президент БРК:
— Есть своего рода лабиринт, но лабиринт до тех пор, пока ты смотришь на него сверху. На мой взгляд, где и как должен конкурировать банк, вопрос оценки и мотивации по результатам деятельности всегда зависит от тех задач, которые ты решаешь. Сегодня БРК уходит на другое поле. Каждый наш проект от 1 млрд. долларов или же совокупность отраслей, которые могут давать 1 млрд. долларов, — вот это и будет реальной диверсификацией, потому что все эти 5 лет мы поддерживали частные инициативы, и они ни в какой мере не диверсифицировали экономику, они лишь давали импульс ее диверсификации. Сегодня диверсификация — это кластер, который должен давать как минимум миллиард, и тогда можно говорить об успехе. Поэтому у нас есть поле, и мы на сегодняшний день конкурируем с банком развития Китая, с «ВнешЭкономБанком», соответственно с частным бизнесом должно быть полное понимание, каким именно образом можно там закрепиться. Кто зашел в Китай чуть раньше без нас, сегодня испытывают проблемы, потому что туда надо заходить с понятной философией, расставленными акцентами. В России легче.

Мухтар Аблязов:
— Я теперь вижу, что здесь сидят представители государства, которые должны теперь позиционировать себя как представители бизнеса, потому что работа в банке это уже частный сектор. Допустим, если в частном бизнесе акционер четко ставит задачу, а менеджер с ней не справляется, его уволят сразу же. В данном случае, на мой взгляд, правительство создало институты развития, но не обозначило четкой задачи и четких приоритетов. Например, Корея создала электронную отрасль, по развитию которой судят о развитии технологий в Корее. Тогда и нам нужно определить сектора, в которых мы сможем действительно конкурировать с другими странами. Очевидно, что сейчас наиболее конкурентоспособен финансовый сектор. Например, БТА получил от агентства «Фитч» оценку, как лучший банк в СНГ. Но это, к сожалению, не 50 банков мира. Поэтому банковский сектор это тот сектор, которому институты развития должны оказывать поддержку. Далее, нефтехимия, аграрный сектор… И все получится. Помогите нам, у нас много крупных проектов. Если вы нас будете софинансировать, мы победим многие банки в странах СНГ и Европы. А раз мы станем крупнее, страна будет получа