Бюрократия и коррупция – два крыла государства

13 июля, 2020

1181

— Какой смысл идти на внешние заимствования, если они будут разворованы или использованы неэффективно? – возник вопрос в ходе дискуссии казахстанских и российских экономистов.

Повышение налогов

Еркин Татишев, (холдинг Kusto Group) от лица отечественного бизнес-сообщества озвучил базовые проблемы, с которыми столкнулся бизнес Казахстана: возможное повышение налогов для восполнения растущего роста дефицита бюджета.

— Казахстанский бизнес болеет также, как и люди, — говорит он. — Наша задача в том, чтобы, столкнувшись с тяжелым экономическим кризисом и сопутствующей моральной депрессией, он не ушел в тяжелые формы болезни. А в это время, судя по исследованию компании KPMG, 90% бизнеса просит поддержки в виде налоговых каникул. В ответ правительство рассматривает вопрос о повышении налогов. И это в период, когда пациент нуждается в ИВЛ, а его хотят использовать как донора… Да, правительство два-три месяца назад приняло пакет реформ, объявлена программа помощи на шесть триллионов тенге, но их большая часть выпадает на долю акиматов и т.д. KPMG сообщил, что бизнес оценил эту помощь чуть выше тройки по 10-балльной шкале. При этом банки развития и государственные фонды довольны – они поставили 7-8 баллов… То есть помощь пришла либо не в полном объеме, либо ее очень сложно получить. Допустим, по сельскому хозяйству, чтобы получить финансовую поддержку, надо пройти кредитный комитет банка, ДАМУ, Минсельхоз, управления сельского хозяйства в регионах… Представляете, сколько это отнимает времени?! Сейчас появился скрытый 5-процентный налог на завозимые тракторы и комбайны. И это в стране, которая собралась поднимать агроиндустрию, а 90% нашей техники, по данным Минсельхоза, является изношенной. С 1 июля подняли акциз на дизельное топливо. Он был 540 тенге с тонны, теперь стал 9 тысяч, и потребители – промышленность и сельское хозяйство – уже платят на 9 тенге больше за литр. Это такие виды налогов, которые прячутся, а есть еще прямые – повышение НДС на 4% и подоходного налога с прибыли юридических лиц.

Второй вопрос – банковская система перестала играть роль драйвера экономики по активному финансированию. И это в период, когда весь мир дает нулевые ставки по кредитам. Я работаю в 10 странах мира. В Израиле мы получаем под 1,5% 7-летние кредиты в шейкелях на развитие, это позволяет нам покупать самое современное оборудование и конкурировать. У нас в стране для малого и среднего бизнеса процентная ставка -18-20% годовых.

По отчетам Нацбанка РК, объем потребительских кредитов сопоставим с объемом корпоративных кредитов и кредитов МСБ. То есть по сути народ в долгах, а корпоративный малый и средний бизнес не финансируется. Это очень странная для меня модель, когда основная часть портфеля банков – это ритейл. Я всегда думал, что главная зона их финансирования – это корпоративные компании, малый и средний бизнес.

Другая, очень тяжелая для больного организма ноша, — это бюрократия. Разрешения, лицензии, экспертизы… Мы (промышленно-инвестиционная Kusto Group), посчитали, что из тех 10 лет, что делали инвестиции в нефть и газ, 4,5 года – это бюрократические проволочки. Получается, половина времени, которое мы должны были посвятить работе, чтобы платить налоги, зарплаты, делать новые инвестиции, потрачена на ожидания. Из личного опыта: когда мы хотели открыть заправку в Алматы, то потребовалось 105 (!) подписей.

До смерти задолжавшие

По словам директора центра прикладных исследований «Талап» Рахима Ошакбаева, страна не может приступить к оздоровлению экономики, пока не будет понимания, как справляться с пандемией коноравируса.

— Первый пойнт, на котором мы должны сконцентрироваться, — предотвращение дальнейшего распространения коронавируса, — сказал он. — В Казахстане, к сожалению, официальная статистики по заражениям – свыше 50 тысяч человек на 10 июля — совершенно не отражает реального положения вещей, так как у нас больше месяца нет доступного массового тестирования как симптомных, так и контактных пациентов. Возможно, эта цифра в 5-6, а может, и в 10 раз выше. У нас порядка 1600 зараженных в день, но опять-таки эта цифра сильно занижена. Официальный негативный прогноз, который предоставил вновь назначенный министр здравоохранения, – 27 тысяч в день не просто зараженных людей, а требующих госпитализации. Система здравоохранения не выдерживает наплыва больных. Поэтому, если ситуация будет и дальше ухудшаться, то все ресурсы нужно бросить на спасение жизни и здоровья населения. Но мы видим большую пробуксовку важных мобилизационных решений. Пример — «СК-Фармация», которая, получив гуманитарную помощь из Катара, более 50 дней держит ее на складах, так как не знает, как ее распределять, а дополнительные мобильные бригады скорой помощи стали создавать только сейчас. И пока все вопросы экономического блока не будут направлены на то, чтобы выстроить внятную стратегию и тактику борьбы с коронавирусом, ни о чем другом говорить не приходиться. В то же время мы видим, что в системе здравоохранения есть фонд обязательного медицинского страхования (ФОМС), который активно, более 2,5 лет, аккумулирует деньги. За прошлый год, например, в фонде накопилось свыше одного триллиона тенге, это свыше 200 млрд. профицита. И эти деньги не могут быть мобилизованы из-за бюрократических проволочек. Все, что мы слышим о ФОМС — это 12 машин, которые глава фонда подарил своей жене.

Второй важный вопрос — это качество госуправления, точнее, его пикирующее падение. Даже в таких базовых функциях, как первичная медико-санитарная помощь и уборка снега, идут недопустимые разрывы качества. При этом, недостатка в каких-то рецептах или концепциях нет. Вопрос в том, у кого хватит компетенции, необходимого картбланша и, соответственно, политической поддержки и легитимности, чтобы реализовать заявленные реформы… Серьезную перезагрузку тяжело решить тем составом, который есть сейчас. Поскольку рекрутирование на ключевые позиции идет по принципу карьерному, то как антикризисную меру я скажу не самую удобную вещь. Нужно, наверное, поступить как в 90-е, когда Назарбаев рекрутировал из бизнеса молодых людей. Он доверил им самые важные министерские посты и отрасли и они смогли провести серьезные реформы. Сейчас, мне кажется, мы снова подошли к ситуации, когда стране нужны младотюрки 2.0. Новая плеяда управленцев из частного сектора сможет, не оглядываясь на то, что чьи-то интересы могут быть ущемлены, принимать важные решения.

Пока, если посмотреть на прошлый и позапрошлый годы, было очень много заявлении, но не проведена ни приватизация, ни оптимизация гослужбы. Квазигоссектор как купался в бюджетных фондах, так и продолжает это делать. То, что действующие управленцы не могут проводить кардинальные реформы, — очевидно.

Третий блок — это население, потерявшее доходы. К сожалению, официальный показатель безработицы – ниже 5% — однозначно не отражает реальность. К нашей горечи, мы не можем опереться ни на одну цифру, которая показывала бы текущее состояние на рынке труда. Есть только косвенные индикаторы. На социальную поддержку в 42500 подало 8, 8 млн. из 10 млн. экономически активного населения. Получили помощь 4 млн. Эти цифры косвенно говорят о масштабах безработицы, потере доходов и бедности. Поэтому очень важно поставить вопрос об эффективности фискальной политики. Она и до кризиса не отличалась модернистским блеском. Те, кто делает отчисления, деньги не получают, они используются ситуативно для покрытия каких-то новых обязательств, поддержки доходов. Пример – адресная социальная поддержка (АСП). До повышения ее получали 500 тысяч человек, потом – 2,1 млн. После того, как ее снова снизили, около 2 млн. человек как ветром сдуло. Скорее всего, эти люди и не нуждались в этой поддержке. Тем не менее информационные системы социальной поддержки не могли отловить их. Таким образом, суть модернизации социальной политики в условиях ограниченных ресурсов должна заключаться в том, чтобы точнее определять, кому нужна поддержка.

Другой вопрос, связанный с доходами, – закредитованность населения. На конец прошлого года, по нашим данным, свыше одного миллиона казахстанцев не могли выплатить свои обязательства больше 90 дней. По альтернативной оценке Жилстройбанка, который также присутствует на рынке розничного кредитования, — свыше полутора миллиона человек. После ухудшения экономической ситуации с коронавирусом эта цифра, скорее всего, сильно выросла. Люди годами пребывают в долгах. Правоприменительная практика дошла до того, что даже смерть не отменяет их – долги переходят по наследству. Поэтому важно принять закон о банкротстве физических лиц. И если мы видим блестящие показатели банков, которые специализируются в том числе на розничном кредитовании, то это та сумма, которая вынимается из кармана казахстанцев.

Бумажка сверху

В ситуации, когда сводки заражении от коронавируса людей и бизнеса идут как с фронта, бюрократия в Казахстане нанесла, по мнению экономиста Олжаса Худайбергенова, большой ущерб экономике стране. — Возьмем элементарный пример. Появился хороший инструмент, предполагавший финансирование сельского хозяйства под будущий урожай без твердых залогов. Но система принятия решения бюрократией привела к тому, что деньги, которые должны были дойти до получателя до 31 марта, поступили в начале июня. Два месяца! И это в самый сложный для сельчан период – в посевную! И при этом фермеры поставили еще твердый залог, хотя изначально он не предполагался.

Чиновники боятся, что если они примут быстрое решение, то завтра, когда все закончится, их посадят за то, что не согласовали с другими. Им нужна бумажка сверху, принимать ответственность на себя они боятся.

Самый больной вопрос — лекарства. Стандартный срок их сертификации 40 дней. Но можно ведь было сделать зеленый коридор для препаратов, необходимых для лечения от коронавируса. Но люди умирают, не дождавшись их! Этот сертификат сделали только на прошлой неделе. Все это время часть лекарства, оказывается, лежала на складах, ожидая сертификации. И таких примеров много.

В условиях кризиса очень важна высокая скорость событий. Сегодня президент сказал, а через три дня деньги должны упасть на счет. Продление сроков приносит получателю дополнительный ущерб. Он должен получить поддержку сегодня, а не через три месяца.

Что касается социальных выплат в 42500, то у нас они были два месяца, в других странах до июля-августа, в других – до декабря. И я думаю, что если двухнедельный локдаун продлят, то надо вводить выплаты для тех отраслей которые не могут работать. Логика в том, что, когда человеку запрещают что-то делать, у него должна быть альтернатива.

По налоговой нагрузке — корпоративный подоходный налог (с 20 до 24%) будет предположительно введен для горнодобывающего сектора в 2022 году. Что касается НДС с 12 до 16% — с января 2021 год. Но я не думаю, что эпидемия за полгода закончится и ситуация в экономике улучшится. Понятно, что у бюджета сложная ситуация. Сейчас правительство стоит перед дилеммой: с одной – надо выполнять социальные обязательства, а с другой — помогать бизнесу.

Два слова о роли Нацбанка. За время эпидемии он поднял базовую ставку. Это было большой ошибкой. В мае он проводит операции по изъятию ликвидности с рынка. Зачем? Сейчас напротив — время насыщать им рынок.

У нас надо применить инструмент как в Швейцарии. Там малому бизнесу давались беспроцентные кредиты без залога в размере 10% от выручки за прошлый год. В России, если кредит был использован на выплату зарплат, то 80-90% предполагается списывать. В Канаде, если кредит использовался для поддержания занятости, то на второй год минимум 25% списывается. В некоторых странах для юридических лиц была пролонгация на пять лет по кредитам. По потребительским кредитам было принудительное снижение процентной ставки. То есть инструментов много, но они у нас реализованы не были. Заявленные меры тоже были бы хороши при условии, если они были реализованы оперативно и эффективно. В целом я считаю, что государство имеет право на все меры, в том числе нерыночные до тех пор, пока пик пандемия не закончится и не будет восстановлен тот ущерб, который она нанесла.

Адресные кредиты и внешние заимствования

Российский экономист Андрей Мовчан считает, что экономику Казахстана в условиях пандемии могут спасти адресные кредиты бизнесу.

— Когда говорят о несовершенстве структур управления Казахстаном, то это долгосрочный вопрос, — утверждает он. — Если пытаться убедить чиновников не бояться и действовать быстро, то это будет разговор в пользу бедных: ничего не поменяется. Коронавирус пройдет, цена на нефть несколько поднимется и вопрос будет отложен как неактуальный. Если же говорить о смене управленческих парадигм, то это отдельная тема.

Как некий абстрактный экономический советник, я бы начал с вопроса, где взять средства для поддержания ликвидности казахского бизнеса и населения? Единственный разумный совет – внешние заимствования. У Казахстана не очень большой государственный долг – около 20% от ВВП. Его в принципе можно удвоить и даже утроить без большой опасности, тем более, что сейчас на мировом рынке ставки очень низкие, в развивающихся странах они стремятся к нулю. Например, в Индонезии, которая тоже пребывает в нефтегазовом шоке и у нее тоже есть региональные проблемы. Сейчас она откровенно идет на увеличение государственного долга, чтобы поддерживать свой бизнес. Делает это красиво, хотя и, простите, достаточно нагло: Центральный банк выкупает долги правительства напрямую на большую сумму. В принципе Казахстан тоже мог бы увеличить государственный долг, чтобы использовать для адресных программ. Чтобы не было соблазна — вывести деньги из страны и разместить в более спокойных территориях, нужны программы, связанные с потреблением и какими-то критериальными кредитами. Это то, что хорошо делалось в Швейцарии, Германии и плохо в России, где адресные кредиты из-за унаследованной бюрократизированной политической системы раздавались не совсем тому и не совсем тогда.

В Европе гарантии по кредитам несет правительство. В Германии только 5% рисков ложилось на банки, 95% — на муниципальные государственные органы. И в этом смысле я хотел бы возразить по поводу роли Нацбанка. Вообще нормальный Центральный банк не берет на себя коммерческие риски. Его работа — регулировать денежное обращение.

Что касается налогов, то решения по ним еще можно пересмотреть. Видимо, сейчас в правительстве Казахстана ощущение пандемической угрозы несколько преувеличено из-за того, что страна находится в пике этой эпидемии. Все-таки мир смотрит в будущее более оптимистично. Есть ощущение, что через два-три месяца вопрос тотальных карантинов отпадет, через год появится вакцина и к середине следующего года этот вопрос не будет столь острым. Поэтому вопрос налогообложения тогда и надо обсуждать. Тем более, если оно вводится в 21-22 годах.

Если смотреть на макроситуацию, то, я так понимаю, доходы бюджета в ВВП составляют порядка 22%. В России в полтора раза больше. Поэтому говорить о том, что Казахстан может много и эффективно снижать налоги, я бы не стал. В республике более 73% доходов бюджета – чистые налоги. Эта цифра вполне на уровне больших, хорошо развитых стран. Вряд ли удастся ее снизить. И если Казахстан хочет быть социальным государством, то доля бюджета в ВВП будет расти, а не падать. Другой вопрос, что в бюджете порядка 50% — это поступления от 30-35 крупных компании. Порядка 80% из них — нефть и газ. Это очень большая концентрация. Поэтому почему бы Казахстану не пойти на привлечение массивных иностранных инвестиций? Почему страна не идет дальше по пути ОАЕ? Ведь первый шаг уже сделан – международный финансовый центр в Нур-Султане создан. Технология более или менее проработана, но при этом он крохотный, не маркетируется, не развивается. По размерам никакого сравнения с дубайским центром – выглядит как игрушка. Там прекрасное законодательство, логика, структура, но он как будто бы создан для того, чтобы проставить на стол руководству. Почему бы его не мультиплицировать? В ОАЕ от 50 до 100 особых экономических зон без налогов. В принципе добыча нефти на человека всего в три раза больше, чем в Казахстане, и количество населения там два раза меньше. Казахстан сравнимая с Эмиратами территория. Точно также расположен на пересечении потенциальных транспортных путей, только более севернее. Точно также как Эмираты находится в окружении более слабых экономически стран. Тогда почему нельзя попробовать построить такую же структуру, как там, мне непонятно. Казахстан мог бы стать таким же хабом. Республика сейчас объективно номер один в регионе для такой роли. И это очень большие инвестиции. Если, допустим, утроить прямые иностранные инвестиции в Казахстан, то это многократно закроет проблемы дефицита счетов, текущих операции, да и дефицит бюджета тоже. Но это опять же перспектива не сегодняшнего дня, а, может быть, пятилетняя или даже 10-летняя.

Насколько казахстанские управленческие традиции позволят это сделать, мне судить сложно. Боюсь, мой прогноз будет в пессимистическую сторону. Буду рад ошибиться.

Стимул Обамы

Экс-главный экономист ЕБРР Сергей Гуриев, рассказав о логике антикризисных мерах в мире и в западных странах, дал свои прогнозы относительно будущего экономики Казахстана.

— Мировая экономика сегодня находится в самом серьезном кризисе со времен Великой депрессии. Многие западные страны увидят спад ВВП в 2020 году на 8-9%, некоторые даже на двузначные числа. Прогнозы МВФ говорят, что этот спад в следующем году не позволит вернуться даже на уровень 2019 года. Но страны пошли на введение жесткого карантина и потерю доходов сознательно, понимая, что спасение жизней важнее экономики.

Система поддержки везде устроена по-разному, но есть очень важный новый элемент по сравнению с тем, что было в 2008-2010 годах. Он заключается в том, что правительства западных стран намерены поддерживать бизнес и население во что бы это им не обошлось. Все понимают, что этот кризис никак не связан с функционированием рынков. Поэтому стремятся помочь своим бизнесам сохраниться на плаву, даже если они сейчас не работают из-за карантинов. Частично или полностью помогают платить зарплаты, аренды, гарантировать кредиты и т.д. Схемы разные, но везде они направлены на то, чтобы предприятия, особенно малые, не увольняли людей, и когда начнется восстановление, им не нужно было бы искать людей заново.

Кроме того, правительства многих стран понимают, что у потерявших доход уязвимых слоев населения нет сбережений. Поэтому либо ковровым, либо таргетированным способом поддерживают людей. Эти продуктовые пакеты составляют огромные суммы — от 10 до 30% ВВП. Вопрос, каким образом расплачиваться за это? Ответ такой: резкое увеличение внешнего долга. Сегодня ставки близки к нулю, и это тоже сознательное решение. Все Центральные банки западных стран пошли на снижение ставок до нуля. В реальном выражении это, как правило, отрицательные величины.

И еще — все страны думают о том, как использовать стимулы для восстановления экономики. В западных странах, за исключением США, речь идет о борьбе с глобальным потеплением и перехода к более экологичной зеленой экономике.

Возвращаясь к Казахстану, очень важна для борьбы с эпидемией в такой острой фазе, как сейчас, честная статистика. Мы видим, что никто не верит в Казахстане в официальные данные, потому что вокруг болеют и умирают люди. А сознательная борьба с эпидемией возможна только тогда, когда население получает правильную статистику и адекватно реагирует на нее. Это объясняет, почему многие развитые страны работают лучше, чем развивающиеся, и почему у последних есть огромный риск второй волны эпидемии.

Вопрос в том, каковы цели социально-экономической политики. В первую очередь, это, конечно, сохранение жизней. Когда эпидемия выходит из-под контроля, это ведет к катастрофическим экономическим последствиям. Что касается макроэкономической политики, один из уроков кризиса 2008-2010 года в том, что большой экономический шок, — это не повод для затягивания бюджетного пояса и экономии денег. Необходимо помочь экономике, чтобы она восстановилась как можно быстрее. По прогнозам МВФ, казахстанская экономика сократится в этом году на 3% и восстановится в следующем году тоже на 3%. Но фонд может недооценивать масштаб эпидемии — ситуация может быть еще боле тяжелой. Ну и сам спад на 3% при невысоких ценах на нефть очевидно означает, что в Казахстане будет дефицит бюджета. Конечно, есть соблазн повысить налоги для борьбы с этим. Но это будет крайне опасным решением. Рецессия – это время снижения, а не повышения ставок и налогов. Все экономисты, и правые, и левые, предлагают бороться с ней мягкой денежной и бюджетной политикой. В Казахстане делать это трудно, но многие страны, даже Россия, предоставили с учетом такого кризиса отсрочки и налоговые каникулы. И если сейчас повысить налоги и убить бизнес, то можно получить ситуацию, когда налоги некому будет платить.

И если в бюджете не хватает денег, то нужно либо занимать, либо обращаться в национальный фонд, который в Казахстане составляет более 20% ВВП. Страна может позволить себе поддержать и бизнес, и людей, и не сокращать дефицит бюджета жестким методом – путем повышения налогов. В кризис 2008-2010 годов многие страны пошли на сокращение бюджетного дефицита и это привело ко второй затяжной рецессии в Европе, Америка, наоборот, пошла на резкое ограничение госрасходов — на так называемый стимул Обамы почти в триллион долларов, и там не было второго раунда рецессии.

Что касается денежной политики в Казахстане, ситуация очень трудная. С одной стороны, Казахстан перешел на инфляционное таргетирование, с другой — трансмиссия процентной политики не работает, так как в Казахстане есть много каналов передачи денег в экономику не через банки, а разные программы субсидирования. И если по какой-то из этих программ вы получаете деньги по нулевой или заниженной ставке, то это означает, что всем остальным Нацбанк должен предоставлять деньги по завышенной ставке для того, чтобы бороться с инфляцией. Неравенство правил игры в таких экономиках, как в Казахстане, как раз и определяет, что, если кто-то имеет хорошие связи с государством и может получать деньги через эти субсидируемые каналы, то все остальные будут получать деньги по ставке не только 9, 5%, но и 15- 20%.

Еще одна проблема, связанная с неравенством правил игры, с политическими связями, — нереструктуризация банковского сектора, которая тянется последние 10 лет. Мы видим, что балансы банков не вычищены и банки не докапитализированы. Во время кризиса эту проблему решать трудно, но, тем не менее, для того, чтобы банки возобновили кредитование экономик, у них должен быть капитал, а рекапитализация должна быть жесткой.

Плюс у государства в такой тяжелый период есть еще один рычаг поддержки бизнеса. Это дерегулирование. Это как раз о том, сколько нужно собрать подписей, чтобы открыть бензоколонку. Для того, чтобы бизнес чувствовал свободу, нужны более системные усилия. То, что в России называется регуляторной гильотиной, более формально — это оценка регулирующего воздействия в независимом офисе уполномоченного по дерегулированию. Это офис по обращениям бизнеса смотрит на отдельные регулирования, проводит их оценку и, если они не помогают повышать качество конкуренции, развивать бизнес и создавать рабочие места, делает запрос в соответствующий орган, который выпустил это регулирование. Если министерство или ведомство не может обосновать это свое регулирование в течение 45 дней, то офис уполномоченного автоматически отменяет его. Этот подход получил большую известность в 90 годах, когда он практиковался в Мексике. Сегодня он используется во многих странах, даже в России, хотя и не оптимально.

И еще одна вещь, необходимая для восстановления. Кризис с эпидемиологической точки зрения кончится в течение полугода-года. Но мир сегодня настолько глобализован, что мы увидим, наверное, пандемии еще не раз. И поэтому важно, чтобы школьники, которые учатся в маленьком городе или деревне, продолжали учиться во время карантина. Для этого нужны инвестиции в цифровую инфраструктуру. Это, в частности, и долгосрочные инвестиции в диверсифицированную экономику, основанную на знаниях, на человеческом капитале. У Казахстана, мы знаем, есть большое региональное неравенство. Если человек родился в Алматы или Нур-Султане, то у него гораздо больше возможностей и для построения карьеры, и для доступа к образованию. Безусловно, государство, которое думает не только о восстановлении экономики после кризиса, но и о будущем, будет предпринимать меры для предоставления равных возможностей всем своим гражданам.