Власть не понимает, что она давно потеряла монополию на истину
Поддержать

Власть не понимает, что она давно потеряла монополию на истину

Наша власть поражает способностью выпадать из современности, быть ментально, интеллектуально, морально отсталой. Анахронизмом видится попытка властей непременно внедрить у нас сословную структуру общества, осуществлять идеологическую обработку (а ля СССР) с отцами нации и руководящей ролью партии, «громкими» речами и памятниками, гордиться блеском столицы, скрывая нищету периферии, устраивать показательные мероприятия, словно все еще надо производить впечатление на «загнивающий Запад». В XXI веке все это вызывает недоумение, сарказм, смех или стыд.

Материалы по теме

Постмодернизм, как выразитель современного сознания, помогает разбираться в нашей действительности. Обратимся к одному из ключевых понятий постмодернизма — метанарратив или «метаповествование». Этим термином Ж-Ф. Лиотар в книге «Постмодернистский удел» называет все те «объяснительные системы», которые организуют общество, подчиняют человека, а для власти служат средством легитимации. К метанарративу он относит историю, науку, психологию, искусство и др. – все то, что претендует на статус «знания». Для Ж-Ф. Лиотара эпоха постмодерна характеризуется эрозией веры в «великие метаповествования», легитимирующие и тотализирующие представления о действительности.

Ж-Ф. Лиотар рассматривает легитимацию как «процесс, посредством которого законодатель наделяется правом оглашать данный закон в качестве нормы». Метанарративы порабощают человека, который оказывается в полной зависимости от идеологии, стереотипов, ценностей, объявляемых приоритетными в том или ином обществе. Посредством метаповествований те, кто их производит, искусственно, определенным (нужным) образом конструируют социальную реальность. Примером могут служить многие идеологии, например, фашизм, тоталитаризм, которые создавали реальность, используя пропаганду, давая готовые ответы на любые вопросы и единственно «верные» трактовки происходящего.

В эпоху модерна метанарративы, как объяснительные, истолковывающие системы, продвигали определенные знания, служили средством легитимации власти, ее социальных институтов. Доминирующие в период модерна в науке, культуре, философии метаповествования не только «объясняли» настоящее, но и конструировали особым образом историю страны, народа и тем самым предопределяли конкретный вектор развития и утверждали конкретный образ будущего. Мы это проходили в эпоху модерна, когда трактовка нашего прошлого строилась таким образом, чтобы колониальное, тоталитарное настоящее воспринималось в позитивном ключе, как единственно верный путь развития.

Сила метанарративов заключалась в том, что они не позволяли усомниться в их истинности, настолько тотальными для сознания они были. Эти «великие повествования», идеологии навязывали обществу сконструированную действительность, комплекс мировоззренческих идей, которые формировали общественное мнение, ценностные установки, образы врагов, часто искажая представление людей о мире. Эта сконструированная реальность силой явной или скрытой пропаганды ограничивала, подавляла человека, контролировала его слова и поступки, осуществляла насилие над его сознанием, определяла его жизнь, лишала свободы выбора.

Власть метанарраций на Западе закончилась вместе со Второй мировой войной (с миллионами жертв, печами крематориев), которая обнажила ложь и опасность тотальных идеологий и громких слов. С тех пор любое общепринятое мнение, «истина» в последней инстанции, философская или идеологическая концепции подвергались сомнению, рассматривались как попытки порабощения сознания человека очередной «системой ценностей». Именно в этом смысле пришел конец «великих нарративов».

Поэтому теоретики постмодернизма говорят о кризисе веры во все ранее существовавшие ценности, что находит отражение в характерной для постмодернистского сознания категории – эпистемологическая неуверенность, выражающаяся в разочаровании в науке, философии, идеологии, авторитетном мнении. Отсюда и т.н. кризис авторитетов. Постмодернизм не только покончил с построением «тотальных теорий», но и освободился от власти кумиров, авторитетов, «великих героев», их идеализации и не сомневающегося, беспрекословного принятия их слов, решений, поступков. Это свойство постмодернистского сознания привело к стремительному развитию философского знания, критических теорий, плюрализму, стремлению людей к правам и свободам и т.д.

Взамен метанарративам постмодернизм предлагает множественность интерпретаций, отрицание цензуры, плюрализм, когда искомое единство мнений носит «репрессивный» характер и связано с тоталитаризмом (привычка видеть врага в любом несогласном с собственным мнением – это отголосок тоталитарного мышления, рудимент периода «холодной» войны). Постмодернизм отказывается от иерархических структур и бинарных оппозиций: центр/периферия, низшее/высшее и т.п., и отдает предпочтение различиям и разнообразию, новым идентичностям, вариациям, смешению, стиранию границ во всем: страны, сословия, художественные стили и мн.др. Ценность представляет не всеобщее, универсальное, а уникальное, локальное: культура, менталитет, природа, традиции.

Шанс на освобождение от власти метанарративов в Советском союзе появился накануне его развала, в период Перестройки, когда начала осуществляться политика гласности. Ее быстро свернули, но зерна сомнения уже были брошены. Стало очевидным, что «верхушка» страны/партии вовсе не верила в те «истины» и «объяснительные системы», которые предлагала народу. Кризис идеологии и авторитетов предстал во всей своей полноте. Поразительным выглядит то, что до сих пор находится немало людей, все еще находящиеся под воздействием советских метанарративов или нежелающих увидеть больше того, что под разными ликами предлагает официальная пропаганда. Возможно, это объясняется тем, что общество не выработало механизмов критического мышления, а прежняя по своей сути власть вновь прибегла к апробированной практике создания метанарративов, диктующих обществу единственно «правильный» взгляд на действительность. Но время ушло, и мы уже не умеем слепо и безрассудно доверять любым словам, речам и текстам.

В связи с этим следует отметить, что наша власть поражает способностью выпадать из современности, быть ментально, интеллектуально, морально отсталой. Анахронизмом видится попытка властей непременно внедрить у нас сословную структуру общества, осуществлять идеологическую обработку (а ля СССР) с отцами нации и руководящей ролью партии, «громкими» речами и памятниками, гордиться блеском столицы, скрывая нищету периферии, устраивать показательные мероприятия, словно все еще надо производить впечатление на «загнивающий Запад». В XXI веке все это вызывает недоумение, сарказм, смех или стыд.

Возможно ли доверие в эпоху постмодерна? Безусловно. В период разрушения «великих повествований» появляется множество маленьких, локальных «рассказов», цель которых – не узаконить, навязать некое «знание», а дать один из вариантов возможных трактовок происходящего. Любое из этих небольших повествований допускает разные интерпретации, и потому оно не претендует на единственно верное представление действительности, а лишь воспроизводит ее в восприятии отдельного человека. И это воспроизведение действительности воспринимается не как тотальное знание, а как единичный взгляд, а потому и не подавляет, не подчиняет сознание другого человека.

Телевидение стремительно теряет зрителей, потому что у общества возникают вопросы: кто все эти люди, которые определяют, как нам относиться к происходящему? Кто наделил их правом решать за нас и вместо нас, что есть правда или ложь? Мы быстро научились обращать внимание на то, какой ресурс вещает новости, определять тенденциозность подачи материала, исходя из принадлежности СМИ той или иной стране, владельцу, проводимой ими политики.

Постмодернизм дал понимание того, что любые нарративы, тексты, посылы со стороны власти преследуют определенные цели, направлены на ее укрепление и легитимацию. В эпоху недоверия идеологиям люди ищут человека – не безликого диктора ТВ, а конкретного человека, например, на персональном YouTube-канале, который говорит за себя, не претендуя на абсолютную истину. Человек со своей историей, мнением, приглашающий к беседе, размышлению, оставляет зрителям/слушателям место для сомнения, несогласия, собственной интерпретации, свободы выбора.

Именно этой тенденцией обусловлено использование ЛОМов, в чьи уста или тексты вкладываются «нужные», «правильные» мысли, трактовки, оценки, навязывающие то или иное отношение к происходящему. Но долог ли век этого метода? В разы короче того периода, в течение которого верили «Хабару» с его фантастическим Казахстаном.

Власть старательно и методично преподавала уроки недоверия, тем самым способствуя развитию у людей способности критически мыслить. Однако сама оказалась в ловушке постмодернизма, порождая симулякры. Жан Бодрийяр употреблял термин «симулякр» по отношению к социальной реальности и указывал на свойство симулякра маскировать отсутствие настоящей реальности, на способность создаваемого образа подменять собой реальность, симулировать, имитировать то, чего не существует. Это – имитация процессов и форм (реформы, свободные выборы) и показателей (соцопросы с заказанным результатом); дорогостоящие мероприятия-имитации, а не реальное развитие, например, «зеленой» энергетики; госпрограммы и послания, которые презентуют гиперреальность, т.е. искусственную реальность, и демонстрируют отсутствие всякой связи с реальностью.

Возврат легитимности знания, слов, концепций возможен только при условии их результативности. Настоящее, истинное выдержит проверку критическим мышлением и реальностью, ложное разрушится. Идеологическая обработка уже не может иметь успеха, нужна искренность. Дутые идеологии и авторитеты ушли вместе с метанарративом, разрушены постмодернистской иронией.

Постмодернизм имеет свои недостатки, однако он научил сомневаться, критически мыслить, видеть оборотную сторону явлений, искать варианты и альтернативы.

(Продолжение следует).




Комментариев пока нет

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.