Власть и общество: кто у кого «сидит на шее»?

Власть все чаще, косвенно или прямо, обвиняет народ то в патернализме, то в популизме. Насколько обоснованы эти упреки? Не пользуется ли она сама этими инструментами, когда ей это выгодно?

Патерналистские отношения выгодны именно авторитарным правительствам, которые, несмотря на декларации в Конституции, не признают за народом права ни определять судьбу страны, ни выбирать свое представительство во власти, ни решать важнейшие вопросы жизнедеятельности общества. Власть Казахстана выстроила именно такие отношения, основанные на контроле государства над населением, присвоении права в распределении национального богатства, подавлении инакомыслия, иерархической системе социальных отношений. Правительство использует патерналистско-авторитарные механизмы в системе перераспределения ресурсов, доходов и доступа к социальным благам и равным возможностям. Причем решения принимаются вопреки жизненно важным интересам людей и бизнеса, и потому имеют принудительный характер.

Однако, всякие отношения предполагают не только права (даже кем-то присвоенные и кому-то навязанные), но и ответственность. В сфере экономической политики патернализм основывается на обязанности государства обеспечивать благосостояние народа, гарантировать социальную защиту населения, развивать приоритетные отрасли экономики, поддерживая национальных производителей в их конкуренции с зарубежными. Как видим, в этой части патерналистских отношений власть не выполнила своих обязательств.

Патерналистская модель экономики также предполагает значительный государственный сектор, протекционистскую политику государства в сельском хозяйстве и отечественной промышленности. Например, в послевоенной Японии жесткое государственное регулирование всех сфер экономики сочеталось с поощрением бизнес-инициатив и конкуренции. Создание внутреннего, как основы предстоящего перехода к рыночной экономике, включало защиту японских предпринимателей от иностранных конкурентов. В рамках проведенной налоговой реформы были снижены налоги в производственной сфере, а также снят налог на добавленную стоимость. Аграрная реформа позволила создать средние и мелкие фермерские хозяйства, развитие которых осуществлялось при поддержке государства. Лишь спустя 25 лет (!) правительство поэтапно отходит от патерналистской экономической модели к свободному рынку, началось поощрение экспорта при минимальном госрегулировании и сокращении количества чиновников.

Более свежие примеры успешного совмещения элементов патерналистской модели и рыночных отношений — ОАЭ и Норвегия.

Наблюдаем ли мы нечто подобное в своей стране? Нет, наше правительство сделало все с точностью до наоборот, задушив бизнес дефицитов длинных и дешевых денег, административными барьерами и безграмотным таможенным и тарифным регулированием.  Поэтому власть лукавит, говоря о патернализме. Ее упреки имеют две цели – устранить у общества саму мысль на долю национального богатства, уйти от ответственности за провалы, а бедность объяснить отсутствием  инициативы и иждивенчеством.

При этом народ требует не помощи, а невмешательства в рыночные механизмы, борьбы с коррупцией и рейдерством, отмены практики лобби и преференций отдельным субъектам и т.п. Патернализм (вне семейных отношений) никогда не был свойственен кочевнику, он наделся только на себя, свою инициативу, находчивость и трудолюбие. Именно свобода от любого вида регулирования позволяла ему достигать достаточного высокого уровня благополучия.

Патернализм власти берет начало в СССР, когда государство служило источником благ (крайне ограниченных) и формировало менталитет личности, лишенной права выбора, возможности проявлять инициативу, предпринимательскую предприимчивость. Именно отсюда родом авторитарный патернализм Назарбаева и его окружения. Они сочли, что народ не сможет распорядиться своей частью национального богатства (в т.ч. на жилье, учебу, лечение, бизнес). В итоге народное богатство досталось ограниченному кругу лиц. И теперь, когда народ требует создания рабочих мест (!), достойной зарплаты (даже не выплат своей доли богатства!), должного уровня медицины, образования, равных возможностей и т.д., его обвиняют в патерналистских настроениях. По меньшей мере, странно упрекать в этом тех, перед кем не выполнены обязательства, или тех, кто требует возвратить отнятое.

Еще один важный момент. Патерналистские отношения могут иметь место, когда общество принимает компромисс между высоким уровнем жизни в обмен на  делегированием значительной части своих полномочий власти, либо когда патерналистским отношениям нет альтернативы. Как видим, у нас такого компромисса уже все меньше, но растет запрос на альтернативы. Власть в одностороннем порядке навязала существующий общественный  договор, а значит, несет полную ответственность за нынешнее положение страны. Для обвинений народа оснований нет по той причине, что он не выбирал нынешний курс развития страны и реализованный формат социальных отношений.

И тут мы переходим к упрекам в популизме, возникшим, вероятно, из-за беспокойства перед его идеологическим и политическим оформлением во всем мире. Следует подчеркнуть, что популизм – это вовсе не внушаемый нам шаблон о демагогических обещаниях в быстром решении накопленных проблем. Этот вульгарно понятый популизм – не более, чем штамп и риторическая фигура.

Можно говорить о популизме в узком смысле, как средстве завоевания симпатии и поддержки избирателей, и в широком смысле, как идеологии и гражданском активизме. К популизму в его узком значении прибегают политики самого разного толка, которые апеллируют к народу и предлагают свое видение успешного решения острых социальных проблем.

Современные европейские популистские партии не используют ничего, что уже не было бы апробировано. Речь идет об одном и том же наборе коммуникаций с электоратом. Наша власть так же активно использует популистскую риторику не только в преддверии выборов, но и в госпрограммах, посланиях и т.д. Провал всех обещаний и проектов, казалось бы, дает нам основание считать их популистами. Однако это не так. Невыполнение обещаний, провалы всех программ, коррупция, разорение страны и бедность народа вместо обещанного благополучия имеют другое, вполне конкретное, определение и причины. Но очевидно, что популистами они (пока?!) не стали.

Сегодня популизм и современные партии популистского толка оформились в своих основных чертах и программных требованиях. Популизм основывается на демократии и продвигает те ценности и представления, которые уже поддерживаются широкими слоями населения и, в отдельных странах, частью элит.

В течение последних двух десятилетий востребованность идеологии и практики популизма стала заметным явлением политической жизни не только развивающихся, но и многих развитых стран. Это явление – реакция на отход от принципов демократии, ее кризис. В Европе рост популизма обозначился в середине 2000-х гг., и уже 2010-ые гг. он стал предметом серьезных дискуссий, исследований, а также идеологической основой политической борьбы целого ряда партий. Популистские партии представлены на политическом поле в Западной и Восточной Европе, странах Скандинавии и США. Более того, многие партии самой разной направленности включают в свои политические программы тезисы популистов. Этот тренд объясняется не только общей для них демократической основой, но и одинаковыми для всего европейского пространства вызовами, ответ на которые оформился в три программных элемента: евроспектицизм (ЕС-скептицизм), традиционные ценности, антиглобализм.

Среди признаков популизма  апелляция к народу; критика политических систем и властных элит; защита интересов людей от власть имущих, чиновников, крупного бизнеса (или олигархов); ориентир на создание сильного государства; отстаивание национальных интересов; приверженность национальной идентичности.

Популизм характеризуется противопоставлением народа коррумпированным элитам. В числе претензий – концентрация в руках государства чрезмерного количества рычагов влияния на экономику, чем злоупотребляют чиновники и использующие их в собственных интересах банкиры, бизнесмены, олигархи.

Другая причина широкого распространения популистских идей заключается в том, что люди лишены возможности реального влияния на политику. В этом же ряду претензия к замкнутости правящих элит и уменьшение степени их ответственности перед обществом. Отмечается увеличение масштабов коррупции в политических кругах, отсюда отсутствие доверия к партиям и элитам, сомнение в том, что они действуют в интересах страны.

Следующий пункт программы популистов – антиглобализм (в странах ЕС – евроскептицизм), в противоположность которому выдвигается тезис о необходимости создания сильного национального государства и проведения независимой внутренней и внешней политики (в ЕС – отказ от таких надгосударственных структур, как Европарламент, Европейский центральный банк и т.п.). Позиции европейских левых и правых популистов сходятся в вопросах европейской интеграции и мигрантов. Г. Вайнштейн отмечает: «Если в прошлом негативное отношение крайне левых к Евросоюзу было связано лишь с их оппозицией его неолиберальной политике, то сегодня оно определяется в основном националистическим фактором… Определенные изменения происходят в последние годы в экономической идеологии правых популистов. Их прежняя приверженность неолиберализму все отчетливее заменяется государственнической и националистской идеологией протекционизма» (Г. Вайнштейн. Популизм в современной Европе: новые тенденции //Мировая экономика и международные отношения. – 2013. – № 12).

Причина критики глобализации, при многих ее достоинствах, кроется в том, что ее плодами смогли воспользоваться не все страны глобализирующегося мира. Более того, даже в тех странах, которые смогли добиться значительных выгод от глобального рынка, многие слои населения оказались в числе пострадавших (потеря рабочих мест из-за переноса производств в страны третьего мира, глобальная миграция и др.). Плодами глобализации воспользовались, в первую очередь, крупные игроки и элиты. В этом ее уязвимость, в рамках первой волны которой было допущено множество ошибок и крайностей, что делает обоснованной критику в ее адрес. Вероятно, должны быть и будут найдены пути и методы, при которых этот процесс станет выгоден одинаково для всех участников.

Учитывая изначальное отставание Казахстана, нам следовало вступать в процессы глобализации, используя патерналистские элементы и протекционизм. Не сделав это, мы не выиграли от глобализации. Другими словами, мы, прицепив свой вагон к локомотиву глобализации, странным образом остались на месте. По сути, наша экономика периода глобализации и свободного рынка мало чем отличается от прежней, ориентированной исключительно на продажу сырья.

Вне всяких сомнений, у нас потенциальные выгоды от глобализации были нивелированы меркантилизмом власти, тотальной коррупцией, депрофессионализацией чиновников. В этих условиях любые правильные реформы, удачные решения априори были обречены на провал. Отсюда искажение реформ, ошибки в перераспределении ресурсов, откровенные уступки национальных интересов и, как следствие, недовольство народа форматом и результатами сотрудничества (например, с Китаем и Россией).

Внешняя политика должна быть подчинена внутренней, поскольку именно внутренняя политика определяет жизнедеятельность страны и направлена на реализацию интересов ее граждан (при правильной власти). Именно поэтому народ должен иметь возможность влияния на решения не только по внутристрановым вопросам, но и по проблемам внешней политики. Практикуемая нашей властью обратная подчиненность и зависимость внутренней политики от желаний и требований внешних партнеров (главным образом, КНР и РФ) и организаций (МФВ, Всемирного банка, ВТО) – следствие и свидетельство колониального сознания представителей власти. Народ часто не знает о содержании международных договоров и договоренностей, что, в свою очередь, делает сомнительной их легитимность.

Наблюдаемое сегодня стремление народов к усилению собственных национальных государств обусловлено агрессивным наступлением глобализации, в которой видится прямая угроза национальным интересам. Это предопределило европейский вектор в сторону традиционных ценностей и культурной идентичности. Миграционный кризис, наблюдаемый в странах Евросоюза с 2015 года до настоящего времени, выражается в беспокойстве стремительным увеличением числа мигрантов и связанным с этим, как видится европейцам, разрушением социокультурного облика Европы.

Кроме того, популизм реагирует на углубляющуюся социальную несправедливость, расширение материального неравенства, отсутствие равенства возможностей. Следует отметить, что справедливость и обоснованность выдвигаемых обществами претензий заставляют все политические партии включать в собственные программы и повестки принципиальные тезисы популистских партий. Как видим, популизм не предлагает некую особую идеологию. Она строится на демократической основе и сосредоточена на конкретных проблемах и реформах, реализация которых возвращает на прежние позиции завоевания демократии и благополучие населения стран.

Главная причина, обеспечивающая поддержку популистов населением, кроется в неспособности политической системы сохранить демократические институты и решить актуальные экономические, социальные, внешне- и внутриполитические проблемы.

Можно привести примеры целого ряда стран, сумевших успешно совместить элементы патернализма, протекционизма (социальная политика, защита национальной экономики), а также популизма как механизма демократии. В качестве успешного примера нахождения у власти популистов часто приводят Швейцарию, которую считают «европейской лабораторией политического популизма». Консервативная Швейцарская народная партия реализовала популистскую модель прямой демократии, суть которой заключается в народном законотворчестве, участии населения в принятии важных решений. Прямая демократия привлекает самую широкую аудиторию к обсуждению проблемы (через СМИ, соцсети), что позволяет не только найти оптимальное решение, но и определить, примет ли общество новацию в качестве общего морального закона. Это своего рода постоянно обновляемый общественный договор. Подобный подход способствует быстрому внедрению идей в практику, а также несомненную поддержку со стороны населения. «Прямая демократия в Швейцарии счищает с понятия «популизм» мутную пену «политической демагогии», оставляя за ним его исконное значение: популистская партия есть партия, которая напрямую обращается к народу без учета правил политической корректности и отражает его чаяния в конституционно санкционированных формах прямого участия граждан в формировании политической повестки дня» (https://www.swissinfo.ch/rus/главнаястраница/сравнительное-исследование_швейцария-в-пятерке-самых—популистских-стран-европы/42377062). Как видим, для одних соцсети – досадная помеха, а для других – инструмент реагирования на актуальные проблемы, формат коммуникации с народом, путь нахождения компромисса и способ быстрой реализации реформ.

Всплеск популизма, являющийся одним из главных трендов современной мировой политики, есть свидетельство кризиса партийно-политической системы эпохи модерна, системы, которая требует трансформации. Фукуяма Ф. отмечает: «Идеология обречена быть популистской; ее посыл будет начинаться с критики элит, которые позволили пожертвовать благополучием многих ради процветания небольшой группы, а также с осуждения денежной политики,… которая приносит выгоду только состоятельным людям» (Фукуяма Ф. Будущее Истории//Foreign Affairs. – 2012. — № 1).

Популизм, по сути, сегодня становится заслоном на пути авторитаризма и тоталитаризма, и спасает демократию, возвращая ей ее главные составляющие – народовластие, свободы и права человека, равенство возможностей. Нам следует использовать нынешнее глобальное переформатирование для проведения столь необходимых нам реформ. Глобализация второй волны дает новый шанс встроиться в глобальный мир на более выгодных условиях для всех участников процесса. И делать это надо уже сегодня, — не завтра. Для любого «завтра» 30 лет было более чем достаточно.

(Продолжение следует)

• 53
• 44