Как история и национализм сталкивают Китай и Южную Корею

7 июня, 2021

Андрей Ланьков, московский Центр Карнеги

Стремление присвоить себе, объявить частью исконной корейской культуры даже самые очевидные иностранные заимствования очень характерно для корейских националистических историков. В случае с Китаем корейцы, сами того не осознавая, столкнулись с собственным зеркальным отражением.

То, что усиление Китая вызывает все большее беспокойство у его соседей, давно стало одной из главных тем в обсуждениях международных отношений в Азии. Куда меньше внимания уделяется тому, какие причудливые формы могут принимать эти противоречия.

Какой народ изобрел квашеную капусту кимчхи? Кто больше пострадал в Корейской войне? Как должны выглядеть интерьеры в псевдоисторических корейских сериалах? Это лишь несколько недавних примеров того, о чем спорили Южная Корея и Китай. Кому-то эти вопросы могут показаться слишком мелкими, чтобы стать поводом для межгосударственных конфликтов. Но воспитанные в духе этнического национализма корейское и китайское общества считают иначе.

Кимчхи – наш

Этой весной губернатор южнокорейской провинции Канвон Чхве Мун Сун столкнулся с немалыми проблемами. Перед его офисом не прекращаются гневные протесты, а обращение против одной из поддержанных им инициатив подписали около 700 тысяч человек.

Причина народного недовольства в том, что губернатор одобрил строительство китайского культурно-развлекательного центра. Строго говоря, сама инициатива исходила не от местных властей, а от крупной корейской строительной фирмы «Колон» – она рассчитывала, что комплекс привлечет в провинцию китайских туристов. Там планировали открыть концертные залы, улицы в китчевом «традиционном» китайском стиле и музей кей-попа, который пользуется у китайских туристов особой популярностью.

Однако протесты заставили отказаться от проекта. Столкнувшись с массовым недовольством, губернатор заметил: «Всего несколько лет назад проект, который бы привлекал китайские инвестиции и китайских туристов, вызвал бы только похвалы [в адрес администрации]. Но сейчас ситуация изменилась на прямо противоположную».

Губернатор Чхве Мун Сун прав – кажется, что ситуация действительно меняется самым радикальным образом: корейцы, традиционно относившиеся к Китаю несколько свысока, но в целом скорее доброжелательно, начинают все больше опасаться своего гигантского восточного соседа.

Об этом напоминают регулярные скандалы, которые активно обсуждаются в самих Южной Корее и Китае, но остаются почти незамеченными на международном уровне – возможно, потому, что для стороннего наблюдателя причины этих скандалов выглядят слишком курьезными.

Например, в начале 2021 года крупная южнокорейская телекомпания SBS решила прекратить производство историко-фантастической драмы «Экзорцист времен династии Чосон». Причиной стало массовое недовольство некоторыми из сцен этой псевдоисторической сказки, действие которой происходит в Корее XV века.

В одной сцене, например, прибывший в Корею представитель Ватикана встречается с корейскими сановниками, но на приеме иностранному гостю подают китайскую еду, да и интерьер помещения выглядит, с точки зрения корейских зрителей, слишком уж по-китайски. Это обстоятельство вызвало шквал критики, так что телекомпании SBS пришлось снять сериал с производства, понеся при этом ощутимые убытки.

Другим скандалом стал спор из-за ферментированной капусты кимчхи. Начался он в конце 2020 года после того, как Китай зарегистрировал рецепт этого блюда в Международной организации по стандартизации. Корейцы, естественно, были возмущены тем, что китайцы таким образом присваивают один из главных символов корейской кухни (действительно, кимчхи всегда присутствует на корейском столе). Китайцы извиняться не стали, заявив устами представителя МИДа, что они зарегистрировали стандартный рецепт китайского блюда паоцай, которое не слишком отличается от корейского кимчхи.

Это не санкции

Отношение южных корейцев к Китаю быстро меняется. Это видно, например, по данным опроса, который провел Институт Восточной Азии (EAI): за 2015–2020 годы доля корейцев, которые «плохо относятся» к Китаю, выросла со сравнительно незначительных 16% до внушительных 40%. Снижение популярности Китая было столь же впечатляющим: за пять лет доля жителей Южной Кореи, которые сказали, что «хорошо относятся к Китаю», снизилась с 50% до 20%. Этот тренд, скорее всего, сохранится и в будущем, потому что больше всего Китай не нравится молодым корейцам. Среди опрошенных в возрасте от 18 до 29 лет к Китаю негативно относятся 45% (к США – всего 7%).

Эти изменения вполне очевидны и из разговоров с корейцами. На протяжении последнего столетия Южная Корея или вовсе игнорировала Китай, или относилась к нему с доброжелательным высокомерием. Однако сейчас на смену этим чувствам приходит страх и неприязнь, причем перемены разворачиваются на удивление быстро.

Большинство наблюдателей считают, что поворотным пунктом здесь стал 2017 год, когда Китай решил «наказать» Южную Корею за то, что та разместила на своей территории американские противоракетные комплексы THAAD. Сеул согласился на размещение после того, как северокорейская армия поставила на вооружение ракеты средней дальности, которые представляют прямую угрозу практически для всех целей в Южной Корее.

Решение вызвало негативную реакцию в Пекине. Китай, во-первых, был обеспокоен тем, что размещение американских батарей создает прецедент, повышая шансы, что со временем системами ПРО, которые могут быть направлены против Китая, обзаведутся и другие его соседи.

Второй проблемой стало то, что в состав американской батареи входит мощный радар, который теоретически позволяет вести наблюдение за воздушным пространством Северо-Восточного Китая. Поэтому Пекин решил надавить на Южную Корею через работающие в Китае южнокорейские фирмы.

Корейцы никогда ранее с таким не сталкивались. Формально никаких санкций Пекин не ввел. Но в офисах и на предприятиях работающих в Китае южнокорейских фирм стали беспрерывно появляться санитарные, пожарные и прочие инспекторы, которые постоянно обнаруживали нарушения. А дальше на основании выявленных нарушений китайские власти временно или навсегда закрывали эти предприятия и магазины.

Вдобавок обнаружилось, что китайские туристы, которые в 2016 году составляли почти половину (47%) всего турпотока в Южную Корею, неожиданно почти исчезли. Причиной исчезновения стали звонки из партийных и государственных органов, которые потребовали от китайских туроператоров прекратить продажу групповых туров в Южную Корею.

С точки зрения корейцев, все это выглядело странно и «нечестно». Возникла ситуация, когда против страны были, по сути, введены довольно болезненные санкции, но не было никакой возможности ни спорить с ними, ни добиваться их отмены. Китайские официальные лица на все протесты реагировали просто: никаких санкций нет, пожарные инспекторы просто выполняют свою работу, а туроператоры действуют исходя из собственных коммерческих интересов.

Главная причина тут – изменение привычного для корейцев порядка вещей. За последние сто лет в Корее сложилось несколько презрительное отношение к Китаю. Уже с начала XX века и по уровню жизни, и по уровню технического развития Корея, какой бы бедной и отсталой она ни казалась выходцам с Запада, существенно превосходила Китай, которым она особо не интересовалась.

Только в 1990-х годах Китай начал играть все более заметную роль в корейской экономике, но все равно оставался в основном поставщиком дешевой рабочей силы (в Корее сейчас более миллиона китайских гастарбайтеров), а также важным рынком, где можно с выгодой продавать корейские автомобили, холодильники и компьютеры.

Иначе говоря, до недавнего времени образ Китая в южнокорейском массовом сознании был похож на временами недалекое, но вполне безопасное существо – этакую панду. Однако в последние годы корейцы стали подозревать, что их большой сосед куда больше походит не на панду, а на голодного тигра.

Корейский национализм

Есть у этого конфликта и еще одно измерение, которое часто недооценивают. В случае с Китаем корейцам приходится иметь дело со страной, где, как и в самой Южной Корее, основой официальной идеологии является этнический национализм. Причем этот этнический национализм поддерживают не только сверху – власти, но и снизу – общество.

Конфликты из-за квашеной капусты или сцен в киносказке кажутся мелкими и комичными. Но для корейцев, воспитанных в духе этнического национализма, это совсем не второстепенные вопросы. Уже много десятилетий корейцы болезненно реагируют на все, что кажется им искажением иностранцами корейской истории и попытками принизить ее величие.

Корейские интернет-активисты, часто субсидируемые властями, даже ведут своего рода патрулирование всемирной сети, выявляя случаи, когда о Корее пишут «неправильно» (то есть отходят от догматов официальной националистической версии истории). Особенно достается тем, кто осмеливается использовать термин «Японское море» для описания части Мирового океана, которую в Корее полагается именовать «Восточным морем».

Часто достается и тем иностранцам, кто напоминает, что до конца XIX века Корея была вассалом китайских империй. Наконец, протесты вызывает и недостаточно негативное описание периода японского колониального правления в стране.

В большинстве случаев под корейскую критику попадают страны, где этнический национализм играет второстепенную роль. Поэтому до недавнего времени корейцы редко сталкивались с ситуациями, когда возмущенная иностранная общественность с националистических позиций критикует их собственные утверждения.

Например, во многих работах корейских этнографов можно найти утверждение, что кимпап (завернутый в сушеные водоросли рулет из риса с мясной, рыбной или овощной начинкой) является исконно корейским блюдом. В действительности нет особых сомнений, что это блюдо попало в Корею из Японии всего лет сто назад (в Японии оно известно как норимаки или макидзуси).

Вообще, стремление присвоить себе и объявить частью исконной корейской культуры даже самые очевидные иностранные заимствования очень характерно для корейских националистических историков и этнографов. Однако трудно представить, чтобы в нынешней Японии подобные утверждения вызвали бы хоть какое-то раздражение у широкой публики, – защищать норимаки от корейских претензий там сейчас никто не будет.

Война патриотов

В случае с Китаем корейцы, сами того не осознавая, столкнулись с собственным зеркальным отражением. И китайские власти, и китайская общественность столь же ревностно, как и корейцы, относятся к защите как реального, так и вымышленного китайского первенства в самых разных областях истории, культуры и техники.

Подобно корейцам, они не склонны закрывать глаза на то, что они воспринимают как поругание иностранцами собственной национальной чести, как выражение сомнения в величии китайского культурного и технического гения или как вызов коллективной национальной добродетели…

Учитывая, что Корея и Китай были тесно связаны на протяжении как минимум двух тысячелетий, многие культурные явления в двух странах можно легко рассматривать и как корейские, и как китайские. Одно это неизбежно провоцирует споры то о первородстве, то о моральной правоте в давних военных и политических конфликтах.

Первый выстрел в очередной перепалке можно ожидать от любой из сторон – вопросы первенства в засолке капусты одинаково важны и Китаю, и Корее. Поэтому обе стороны просто обречены на то, чтобы время от времени делать заявления, которые покажутся другой стороне возмутительной фальсификацией истории и вызовут волну народного протеста.

Впрочем, главной проблемой тут является все-таки возвышение Китая, который постепенно начинает претендовать на роль гегемона в Восточной Азии. До недавнего времени южнокорейская публика в своем большинстве воспринимала это возвышение на удивление спокойно. Однако теперь ситуация изменилась, и усиление Китая вызывает все больше напряжения в Сеуле, причем не только среди элит, но и среди простых граждан. Большая, недалекая и пушистая панда на глазах превращается в зубастого, умного и вспыльчивого тигра – и это превращение в Корее многих не радует.