Токаев отражает потребность в переменах, не требующих жертв ни от власти, ни от общества

Секрет политического долголетия Назарбаева в том, что он всегда обладал абсолютным политическим слухом – его сенсоры всегда были очень чутко настроены на то, чего хотел народ. Можно сколько угодно говорить о том, что он обманывал народ, но народ не обманешь – он всегда все знает каким-то непостижимым образом, даже если об этом не пишут в масс-медиа. Скорее, он может притворяться обманутым, исполняя свою часть социального контракта – делать вид, что работает и платит налоги пока власть делит ресурсные доходы. И даже «уход» Назарбаева – это тоже точное отражение воли народа: де-юро уйти, де-факто остаться. Токаева можно назвать новым этапом нашего коллективного подсознательного – он отражает потребность в переменах, не требующих жертв ни от власти, ни от общества. Но так не бывает.

И если Назарбаев – фундаментальный пример социального лифта уходящего столетия, прошедший путь от ПТУ до президента, то Токаев – его более рафинированная версия, более образованный, но менее легитимный…

Энергия масс

Многое, в чем мы привычно обвиняем первого или второго президента, можно экстраполировать и на само общество – консерватизм и патернализм, лень и честолюбие, толерантность и авторитаризм. Тут уместно привести известный постулат о том, что каждый народ достоин своего правителя. Но он умалчивает причинно-следственную связь: то ли народ подражает своему правителю, то правитель следует скрытым чаяниям своего народа. Скорее всего, истина где-то посередине.

Уход Назарбаева, которого все так страстно желают и одновременно боятся, может изменить многое, но далеко не все. Это очень хорошо видно по коридору действий его преемника – он вынужден отвечать на созревающий запросы на перемены в строго отведенных для него рамках.

Еще один новый тренд, который можно условно назвать деколонизацией сознания – объяснять все болезни общества следствием навязанных Россией с одной стороны, Западом – с другой – чужих ценностей. Но почему наше общество так избирательно их позволило себе навязать? Потому что они имели социальную базу поддержки. Есть всегда огромный соблазн считать себя жертвой нежели принять ответственность за свою судьбу на себя. И похоже, этот переход от статуса жертвы к зрелости будет еще неопределенно долгим именно благодаря тому, что власть, несмотря на все обвинения в глухоте, все же купирует учащающиеся признаки недовольства, привычно заливая их деньгами и репрессиями.

Именно поэтому голос оппозиции все эти годы выглядит искусственным надрывом, не выходящим за пределы социальных сетей. Как итог – общество слышит тех, кто громче кричит, а не тех, кто лучше слушает массы.

Остатки былой роскоши

У интеллигенции в этом треугольнике весьма грустная роль. Она претендует на роль выразителя чаяний народа, о которых, она, как и власть, практически ничего не знает. Более того, в отличие от деклараций, интеллигенция, как и национальная буржуазия, на самом деле вовсе не хочет будить демократический инстинкт масс. Она сама боится его пробуждения, предпочитая пользоваться демократией «по требованию». И вот здесь вполне уместно вспомнить о «навязанных ценностях» – дело в том, что наша интеллигенция в своей основной массе – русскоязычна, а растущее большинство населения – казахоязычно и замкнуто в своей субкультуре, не выходящей за пределы той-шоу-бизнеса и синдрома жертвы колонизации. При этом, большинство из них понимает русский, но пользуется этой привилегией избирательно, потребляя не самую качественную часть русскоязычного контента.

Безусловно, все это следствие того, что казахская элита истреблялась огнем и медными трубами практически сто лет. Тех, кого не расстреляли, того купили. Их потомков скорее можно назвать люмпенизированными остатками былой роскоши. В этом и трагедия, и парадокс нашего общества – язык «выкинул» его наиболее модернизированную часть за пределы культурного кода страны, который, в свою очередь, оказался зажат в тисках ограниченности своего содержания.

Люмпены всех стран, объединяйтесь!

Нужно признать – за последние полтора столетия мы готовы не столько меняться сами, сколько ждем, чтобы кто-то нас изменил, привычно делегируя эту функцию власти. Но проблема в том, что власть никогда не хочет меняться по собственной инициативе – она делает это под давлением общества. Круг замкнулся.

Наше общество уже давно утратило привычку к самоуправлению. Вместо того, чтобы навести порядок в своем КСК или селе, гораздо удобней во всем обвинить акимат или правительство – вроде, как и совесть успокоили, и ответственность в себя сняли.

Здесь кроется в том числе и причина того, что все наше предпринимательство – это не более, чем перераспределение импорта, проще говоря – торговля. Предпринимательство – от слова предпринимать – быть социально активным через создание добавленной стоимости – так и не стало национальной традицией спустя 30 лет после провозглашения рынка.

Массы с легкостью отказываются от своего права контролировать государственные доходы, если оно позволяет им не умереть с голода и худо-бедно лечиться и учиться.

У нас власть нельзя захватить, но в нее можно инкорпорироваться, играя по ее правилам, но при этом говорить с народом на понятном ему языке, взывая к его тщеславию с одной стороны, и привычке к патернализму с другой. Именно в этом сегодня секрет популистов, все чаще приходящих к власти и в мире. Именно популизм сегодня подменил собой оппозицию – политики говорят то, что от них хотят услышать, не обязательно следуя своим обещаниям. Популизм обслуживает люмпен-пролетариат, которым управляют при люмпен-элиты.

Опасность популизма в том, что оно очень сильно напоминает демократию по форме, но абсолютно противоположно по содержанию. Если первое – это поощрение патернализма, то второе – ответственность и доверие. И вот здесь проблема в качестве человеческого капитала: внизу люмпен-пролетариат, а вверху – ее детище в буквальном смысле слова – люмпен-элиты. Отрицательную селекцию в госуправлении, и уже даже двойную, признает уже и сама власть. На госслужбу идут аутсайдеры, которые больше нигде не могут себя найти.

Фраза «создавать смыслы» для них звучит в лучшем случае как набор букв. Развитие соцсетей и информационный шум никак не мешают нашей деградации, скорее, распространяют низкопробный крик, заглушая голос здравого смысла.

Зловещая роль октябрьской революции в том, что она породила социализм на западе и уничтожила надежду на перемены на нашем пространстве. Наша историческая память боится революции, потому что мы поняли, что чем яростнее лозунги, тем с большим цинизмом они не исполняются. Поэтому будут бунты, но не будет революции.

Демократическое или национально-освободительное движение?

Парадокс происходящего в том, что в стране нет сил, которые хотят смены власти или даже ее вытеснения. Каждый день неумолимо приближает нас к проблеме 2024. Тем временем, политическая власть буквально валяется, как половая тряпка, но ее никто не спешит подобрать. Отдельные усилия отдельных кланов не в счет – они все еще в полном неведении, что предложить электорату: национальное государство или демократический переворот. Но ясно и то, что преемственность назарбаевско-токаевского курса уже не пройдет – нужен новый концепт.

На самом деле выход в синэргии: деколонизация (делюмпенизация) сознания через демократизацию. Одно без другого невозможно.

• 38
• 35