Почему Токаев так торопиться с референдумом? Чем отличается казахстанский референдум от российского? Какие вопросы нужно задать для того, чтобы народ принял участие в голосовании? Эксперты по вопросам конституционного строительства Эдуард Мухамеджанов, доктор юридических наук, профессор, и Виталий Воронов, член Президиума Верховного Совета РК 12-го созыва считают, что референдум легитимен по форме, но не по содержанию.

– В профессиональной среде вы считаетесь признанными экспертами в той теме, которую мы сегодня собираемся обсуждать – проведение референдума, запланированного на 5 июня текущего года. Несмотря на том, что он подается в официальном дискурсе, как очень позитивные явление, наше общество, привыкшее не доверять власти, ищет в нем какой-то подвох, хотя на первый взгляд все выглядит как новый глоток демократии: ликвидируется суперпрезидентская власть, усиливается парламент, появится система сдержек и противовесов между ветвями власти и т.д. Так в чем подвох или его нет?

Эдуард Мухамеджанов: Поскольку я занимаюсь конституционным правом, думаю, как такового подвоха нет. Если смотреть на проведение референдума с позиции ровесников нашей независимости, то для них это действительно что-то новое. А вот для нашего поколения — это шаг назад, поскольку предложения, которые выносятся на референдум, корректируют Конституцию в сторону варианта 15-летней давности. Но, как бы то ни было, референдум – это и есть первые шаги новой власти. Конечно, есть вопросы по форме проведения референдума, о которых я уже писал в вашем издании еще до объявления референдума. В этой публикации попытался объяснить, почему референдум, на мой взгляд, не совсем удачное решение, но, к сожалению, не был услышан.

Виталий Воронов: Сразу оговорюсь, что при знакомстве с предложенными конституционными поправками я не нашел в них ни глотка свежего воздуха, ни подвоха. Казахстан, по сути дела, был и остается суперпрезидентской республикой.

Еженова Карлыгаш: Эдуард Болатович, вы предлагали начать с профессионального диалога в виде курултая с участием юристов и экспертов, затем обсуждение в парламенте и только потом вынесение поправок на референдум. Как вы думаете, почему все-таки была выбрана именно такая форма, хотя изменить Конституцию можно было решить традиционным путем через парламент?

Эдуард Мухамеджанов: Законодательство предполагает две формы внесения изменений в Конституцию: путем референдума либо через парламент. Я полагаю, действующий президент пытается вовлечь в программу «Жана Казахстан» широкие слои общественности. Да, референдум воспринимается как демократический институт, но он может быть проведен как со знаком плюс, так и со знаком минус. Во-вторых, на его подготовку выделено очень мало времени. Возможно, это связано с тем, что внимание всего мира сейчас приковано к событиям в Украине и России и всем сейчас не до нас. И это тоже выгодно деействующей власти.

Виталий Воронов: Как юрист, имеющий опыт в том числе в конституционном законотворчестве, я считаю, что референдум – не самая лучшая форма для принятия законов, и тем более для принятия основного контстатуционого закона. Любой юрист знает, что любая норма состоит из гипотез, диспозиций, санкций, в любом законе и в каждой норме важны даже знаки препинания. Поэтому изменение либо принятие любого законодательства требует очень тшательного скурпулезного обсуждения. Ярчайший пример – первая конституция 1993 года, когда мы жили в другой, более демократичной стране и, тем не менее, было решено не выносить принятие Конституции на референдум. Всенародное обсуждение шло больше года, еще столько же шло обсуждение в конституционной комиссии и парламенте. И только после этого был принят документ. Сейчас внесение такого серьезного документа, с многочисленными поправками, где избирателям представляется ответить на вопрос «да» или «нет», по моему мнению является не оправданным. Почему президент избрал такой путь, для меня загадка. Возможно, он сомневается в легитимности существующего парламента и он решил заручиться всенародной поддержкой.

Еженова Карлыгаш: Безусловно, у него есть такое право и он может им воспользоваться, но все-таки не ясны две вещи. Во-первых, почему именно 5 июня? Зачем так быстро? А во-вторых, я плохо представляю, как люди смогут разобраться тех изменениях, за которые они должны проголосовать? Это не сразу ясно даже специалисту.

Виталий Воронов: Поправок много, но вопрос один: что делать людям, если они не согласны с одной из поправок? У меня уже есть такой опыт. Конституция 1993 года была достаточно хорошей, гораздо лучше, чем действующая, но я был одним из тех, кто проголосовал против. Почему? Потому что в ней был закреплен временный институт глав администрации, не избираемых, а назначаемых и ликвидирована местная власть в стране, не оставалось избираемого населением государтсвенного чиновника за исключением президента и депутата.

Почему так поспешили? Не знаю. Наверное, перед президентом Токаевым стоят очень срочные задачи, которые он должен решить, пользуясь так называемой всенародной поддержкой. Как он ее может получить? По его мнению, только таким путем. Хотя само содержание поправок ничего не говорит об их срочности. Одним из таких пунктов может быть частичное возвращение к мажоритарной системе выборов. Это очень важный вопрос. И вполне вероятно, что хотя бы из-за него надо менять Конституцию, поскольку предполагаются парламентские выборы. Но пойдут ли избиратели на избирательные участки голосовать с таким предложенным вопросом? Я бы для этого вынес на референдум дополнительные вопросы, которые очень сильно волнуют сейчас общество. Например, согласны ли они на возвращение столице предыдущего названия? Либо о членстве в ОДКБ и ЕАЭС? Либо даже вопрос о государственном языке. Потому что иначе на эти вопросы, к сожалению, мы ответа не получим.

Еженова Карлыгаш: Сколько вообще должно выноситься вопросов на референдум?

Эдуард Мухамеджанов: Согласно теории конституционного права, вопрос должен быть конкретен и предполагать ответ либо положительный, либо отрицательный. В нашем случае он сформулирован так: поддерживаете ли вы внесение изменений в Конституцию? На то, что зашито внутри, мы повлиять не можем, увы. Вот в этом как раз негативная сторона референдума. Избиратели вообще не разбираются в тех вопросах, за которые предлагают им проголосовать.

Карлыгаш Еженова: Да, возникают досадно плохие аналогии с референдумом, который прошел в России два года назад. Он прошел с абсолютно аналогичной формулировкой. Тогда население проголосовало одним махом за более 200 поправок в Конституцию, но главной целью было обнуление сроков президентства Путина. Может ли референдум стать инструментов легитимизации даже не очень легитимного решения?

Эдуард Мухамеджанов: Он имеет летимность де-юре по форме. Здесь речь идет о том, что, если мы имеем в виду парламент, то он не пользуется уважением в обществе, которое в своем большинстве его воспринимает как менее легитимный механизм.

Карлыгаш Еженова: Но ведь тогда есть масса способов просто распустить парламент. В конце концов, почти ни один парламента в истории Казахстана не досидел до конца своих полномочий?

Виталий Воронов: Для этого референдум не нужен. Другое дело, что, поскольку его содержанием является выявление действительного волеизъявления народа, проведенный в такой спешке, он не может его действительно отразить. Ирония в том, что сейчас именно депутаты разъясняют народу сущность предполагаемых поправок. Но как они могут это делать, если сами они не являются их разработчиками? По сути, это профанация разъяснительной работы. Но чисто гипотетически у меня возникает другой вопрос: а почему мы априори уверены, что на референдуме будет поддержаны предлагаемые изменения? А вдруг избиратели скажут «нет»? И тогда Конституция останется прежней. А может, так и задумано?

Эдуард Мухамеджанов: Действующее законодательство о референдуме предполагает обсуждение тех или иных поправок. Но недавно я наблюдал опрос граждан Алматы, и большинство не знают о референдуме, а те кто знает, плохо представляют суть поправок.

Еженова Карлыгаш: Каковы риски того, если работа будет провалена, а вероятность очень большая, референдум попросту не состоится?

Виталий Воронов: С учетом предыдущего опыта, референдум – это практически те же самые выборы. Думаю, никаких рисков нет. Практика выборов у нас отработана, избирательные комиссии остались теми же. Начиная с 90-ого года относительно свободные, демократические, честные выборы были, возможно, только в 94-ом году. Не важно, как люди голосуют, важно, как посчитают. Власть уверена, что обеспечит необходимый процент голосов. Что касается срочности, я уверен, конституционные реформы нужно проводить достаточно срочно, но, возможно, не так срочно, как это происходит. Январский кризис показал, что он является и конституционным кризисом: существование двух центров власти мешает управляемости государства, мешает проведению необходимых реформ. Но власти стоило дать задание юристам подумать над тем, какие нормы конституции мешают действующей власти, и чего не хватает в Конституции для строительства нового Казахстана. И вот с учетом ответов на эти два вопроса предлагать поправки.

Сейчас я для себя пытаюсь определиться, пойду ли я на референдум, и если да, то как буду отвечать на эти вопросы. По форме я с такой подачей материала не согласен, но мне не оставили выбора. Я вижу несколько полезных поправок и готов за них голосовать. Например, частичный возврат к мажоритарной системе выборов, поскольку это запустит механизм выявления активных людей, которых так не хватает Казахстану.

Еженова Карлыгаш: Эдуард Болатович, а какие вы поправки считаете прогрессивными и будете ли вы голосовать за их принятие на референдуме?

Эдуард Мухамеджанов: Я считаю предложенные поправки уже пройденным этапом, но все-таки поддержу президента. У него мало времени, половина президентского срока прошла, ему необходимо реализовать свою предвыборную программу. Если он ставит задачу идти на второй срок, то у него будет больше возможностей по совершенствованию законодательства по пути демократизации. В то же время, целый ряд поправок вызывают определенные сомнения. Например, если до сих пор парламент был единственным законодательным органом, то теперь таким правом наделяется правительство, пусть и в экстренных случаях. Я считаю, это не совсем корректно.

Кроме того, есть вопросы по требованиям к кандидатам в президенты. В частности, знание государственного языка. Я понимаю, вопрос острый, но проблема в том, что тогда судьбу любого кандидата решает не избиратель, а представитель языковой комиссии. Я считаю, что если мы выбираем главу государства, то нам нужен кризис-менеджер, способный вывести страну из пике. А ведь у нас много молодежи, получившей зарубежное образование, но слабо знающей казахский язык. Или, например, что глава государства должен быть госслужащим не менее 5 лет…

Еженова Карлыгаш: Я согласна с вами, что референдум пройдет по задуманному сценарию. И все же есть риск, что референдум может сыграть роль детонатора из-за путаницы в поправках. Как вы думаете, эта путаница – сознательная стратегия или отсутствие компетенции?

Виталий Воронов: Не ругайте пианиста, он играет как умеет. Я думаю, это непрофессионализм.

Эдуард Мухамеджанов: Я боюсь, что такое вкрапление новых изменений может вступать в противоречие с действующими нормами, которые не подверглись изменениям. Как правило, эти изъяны выходят наружу в процессе правоприменительной практики. Так что проблем будет еще масса, о чем мы пока даже не догадываемся.

• 147
• 131