В минтруда новый зам

Казахстан все больше похож на динозавра, задающего себе мучительный вопрос: неужели мы так и обречены оставаться на обочине мирового развития и неспособны совершить рывок вперед? Казахстанский экономист Жарас Ахметов запускает цикл публикаций с попыткой ответить на простые вопросы: почему инвестиции и государственные программы не дают ожидаемого эффекта? Какую роль играет государство в экономике? Где искать ключ к успеху?

Не найденный динамизм

Человеческое сообщество, в принципе, консервативно – оно боится неизвестности, с подозрением относится к чужакам, с трудом принимает новации. Ни того, ни другого, ни третьего избежать не удается. А в тех случаях, когда удается, человеческое сообщество останавливается в развитие.

На протяжении почти двух тысяч лет экономика развивалась очень медленно. Новации были, но внедрялись и приживались они довольно медленно – консерватизм играл свою роль.

Но  XIX век изменил все. Новации не просто стали появляться одна за другой, но и тут же внедряться, что привело к значительному ускорению экономического развития.

Рисунок 1. Годовые средние совокупные темпы роста ВВП по регионам. Источник: Э. Мэддисон Контуры мировой экономики в 1 – 2030 гг. Очерки по макроэкономической истории.

Возникло то, что Эдмунд Фелпс назвал «современная экономика» — а именно, экономики с колоссальным уровнем динамизма. Но, что еще более важно — воли, способности и стремления к инновациям. Современная экономика — это просторный имаджинариум, то есть пространство для изобретения новых товаров и методов, способов их производства и использования. Для работы ей нужна мотивирующая экономическая культура, а не только денежные стимулы. Для высокого уровня динамизма в обществе нужны люди, у которых сформировались установки и убеждения, привлекающие их к возможностям, способным захватить их своей новизной, заинтересовать их загадками, бросить им вызов трудностями и вдохновить новыми планами и перспективами. Для такого динамизма нужны деловые люди, приучившиеся использовать свое воображение и идеи для выхода на новые направления; предприниматели, движимые своим желанием добиться успеха; венчурные инвесторы, готовые действовать, опираясь на простые догадки; и много конечных пользователей — потребителей или производителей, желающих заниматься первоначальным внедрением нового продукта или метода, ожидаемая полезность которого заранее никогда не известна. То есть высокому динамизму требуются такие движущие факторы, как амбициозность, любопытство и самовыражение. Его наличие в системе требует высокого динамизма во всех ее частях.

Почему «динамизм», породивший современную экономику, возник в Западной Европе, а не в какой-нибудь другой части света? Потому что эпохе нового экономического роста предшествовали эпохи Возрождения и Просвещения. Мы не будем останавливаться на истории того, как и почему они возникли, но важно понимать, что в их основе лежало отрицание догматов, устоявшихся представлений о мире. Они пробили широкую брешь в царившем тогда мракобесии, вовлекли значительное количество людей в процесс разработки новаторских идей в науке, технологиях, общественном устройстве. Этот длительный, занявший несколько веков, когда новаторы преодолевали человеческий консерватизм, процесс и привел к возникновению современной экономики в Западной Европе. В других же частях света побеждала архаика и мракобесия.

Читатель уже, наверное, задал вопрос: а можно ли экономику Казахстана считать современной?

В Национальном докладе по науке, подготовленном министерством образования и науки и Национальной академией наук, приводятся данные из глобального индекса конкурентоспособности ВЭФ, касающиеся внедрения новых технологий и инноваций.

Мало того, что занимаемые места в целом невысокие, по таким показателям как «Наличие новейших технологий», «Возможности для инноваций», «расходы компаний на НИОКР» мы видим в последние годы отрицательную динамику. Это свидетельствует о том, что в казахстанской экономике отсутствует «динамизм», в том смысле, как его понимает Э. Фелпс: желание и способность к инновациям, к отступлению от актуальных условий и препятствий.

Это и определяет сырьевой характер отечественной экономики, отсутствие успехов в диверсификации, развитие несырьевого экспорта.

Президент страны на совещание по ГПИИР, рассказав об усилиях государства — за годы индустриализации открыто 1 250 новых промышленных предприятий с объемом инвестиций более 8 трлн тенге; создано 120 тысяч новых рабочих мест; налажен выпуск более 500 новых видов продукции, ранее не производимой в Казахстане – вынужден был констатировать: кардинальных сдвигов в структуре экономики не наблюдается. Так, на протяжении более чем 10 лет доля обрабатывающей промышленности в ВВП колеблется в районе 11 %. Рост производительности труда с 2015 по 2018 год достиг лишь 4 % при плане 12 %.

И ведь нельзя сказать, чтобы мы избыточно консервативны или ожесточенно противимся новациям, или, что среди нас нет энергичных предпринимателей с воображением, творческой жилкой, готовых к разумному риску. Или, что господствующая идеология служит барьером для новых идей – у нас попросту нет никакой идеологии.

Ключом к пониманию проблемы может послужить одна хорошо известная история, которую изложим в редакции академика В. Арнольда.

Известно, что математические основы специальной теории относительности были разработаны Хендриком Лоренцом и Анри Пуанкаре. Еще в 1896 г. А. Пуанкаре публикует статью, в которой изложены все базовые принципы этой теории. В ней даже была знаменитая формула Е = мс². Друг Пуанкаре, другой выдающийся математик, Герман Миньковский, показал эту статью своему молодому сотруднику А. Эйнштейну. Спустя какое-то время Эйнштейн написал свою работу по этой же теме, дав иную, отличную от Пуанкаре, физическую интерпретацию. Но при этом ни разу не упомянул ни Пуанкаре, ни Лоренца. Работу Эйнштейна прислали на рецензирование Анри Пуанкаре, который написал на нее блистательный отзыв. Когда Миньковский спросил у Пуанкаре, почему в своем отзыве он ни разу не упомянул о своем приоритете, великий француз ответил: «Наш долг помогать молодежи».

А. Пуанкаре, открывая путь в большую науку молодому ученому, не получил от этого никаких выгод. Более того, А. Эйнштейн опровергал физические идеи Пуанкаре.

А теперь ответим честно себе на вопрос: возможно ли такое в наше время в нашей стране? Чтобы, неважно, где – в науке, бизнесе, искусстве, спорте и т.д., и т.п. – кто-нибудь открыл другому возможности без особой выгоды для себя?

Возможно, такое и случается, но в общем случае ответ будет отрицательным.

Проблема в том, что поведение, подобное тому, что продемонстрировал А. Пуанкаре, открывает доступ к ресурсам – сырью, информации, трудовым ресурсам, потребителям, зрителям, читателям, спонсорам, инвесторам и т.д., и т.п. – практически неограниченному числу потенциальных пользователей. А это подрывает могущество и возможности тех, кто к ним уже имеет доступ. Но, с другой стороны, без такого широкого доступа к ресурсам невозможно придать экономике динамизм.

Понятно, что наша экономика – экономика «агашек» — как раз базируется на ограничении доступности ресурсов. Поэтому в нашей экономике и отсутствует динамизм.

Ограничение доступа к ресурсам – это не особенность нашего менталитета, а объективный этап развития Общества, повторявшийся много раз во многих странах в разные времена.

Об основных чертах этого этапа общественного развития поговорим в следующей статье.

Примечание:

В статье цитируется книга «Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений», написанная Эдмундом Фелпсом, американским экономистом, нобелевским лауреатом.

• 117
• 115