В душные объятья Кремля: Центральная Азия определилась с приоритетами?

Объявленные почти одновременно решения о необходимости строительства атомной электростанции и покупке платформы Сбера для коренной перестройки электронного правительства вызвали у многих казахстанцев вопросы в духе «чем мы (точнее, Ак Орда) так провинились перед Кремлем, что идем на такие уступки?». Последовавшие за этим неуклюжие отвлекающие маневры властей лишь убедили публику еще больше в существовании каких-то подковерных игр и договоренностей.

В случае с АЭС, конечно же, нельзя сказать, что заявление Президента Токаева было совершенно неожиданным – он и раньше неоднократно поднимал этот вопрос, но в более свойственном ему дипломатичном тоне. С точки зрения развития и трансформации энергетического комплекса в эпоху декарбонизации постройка АЭС выглядит вполне логично. Возобновляемые источники энергии сами по себе пока неспособны обеспечить стабильную генерацию, а наличие огромных запасов урана и крупнейшей в мире добывающей компании располагают к тому, чтобы действительно задуматься о его самостоятельном использовании.

Но, разумеется, сложно «продать» публике такой проект в десятую годовщину аварии на АЭС Фукусима, да еще после того, как построить станцию предложил лично Владимир Путин, и в стране, которой в наследство от ядерной программы СССР достался Семипалатинский полигон и десятки тысяч ликвидаторов чернобыльской катастрофы. Беспокойство казахстанцев вызвали даже планы строительства АЭС – тоже от Росатома – в соседнем Узбекистане, которые, кстати, не спешат воплощаться в реальность: принципиальная договоренность была достигнута еще в 2018 году, однако контракт, оговаривающий финансовые детали проекта, до сих пор не подписан.

Но главное, к страху перед потенциально разрушительным мирным атомом добавляется недоверие к Москве в целом, помноженное на недоверие к способности собственных властей компетентно обеспечить функционирование такого сложного объекта, особенно после очередного прокола со складом боеприпасов в Жамбылской области.

Ситуация с электронным правительством в чем-то схожа. Почти каждый, кто пользовался его услугами, согласится с тем, что существующая платформа имеет множество недостатков, и многие из них связаны с отсутствием интеграции баз данных разных государственных органов. Однако в данном случае очевидным решением выглядел бы если не национальный хакатон, то открытый тендер среди отечественных производителей программного обеспечения – возможно, позволив им привлекать зарубежных партнеров для совместных заявок.

После того как Кабмин выбрал прямо противоположный подход, подача профильным министром июльской новости о смене международного телефонного кода в ключе очередного шага к суверенитету выглядела, мягко говоря, неуместной.

При отсутствии вразумительных объяснений сверху, наблюдателям остается гадать, за что именно расплачивается Нур-Султан такими шагами. Оперативные поставки и лицензирование вакцины Спутник V? Снятие определенных барьеров в Евразийском экономическом союзе? Или нечто большее?

Прямой финансовой помощи от России, Казахстан, конечно, не получал, да и не просил. Хотя нельзя не заметить, что ровно год назад, в октябре 2020 года Минфин РК разместил свои первые рублевые облигации, а общая сумма таких заимствований с учетом повторного выпуска в июне составила около $1 миллиарда.

Каких-либо фундаментальных изменений во взаимной торговле РК и РФ не наблюдалось, но важность российского рынка и российского же транзита для Казахстана безусловно возросла на фоне фактической блокады со стороны другого крупнейшего партнера, Китая.

Если для поставок казахстанского угля было сделано исключение на фоне жесточайшего энергетического кризиса в ключевых промышленных провинциях КНР, то проблемы с поставками остальных категорий товаров, таких как сельскохозяйственная продукция и минералы, сохраняются с прошлого года, и каких-либо внятных объяснений этому, помимо отговорок о санитарных и технических мерах, нет ни у Нур-Султана, ни у Пекина.

Тем не менее, нельзя не обратить внимание и на сделку, которая, может быть, выглядела бы рядовой лет 15 назад, когда казахстанские банки обрастали «дочками» по всему бывшему СССР, но сегодня представляется как минимум необычной.

17 сентября Банк России продал на аукционе 100% акций Азиатско-Тихоокеанского банка казахстанской финансовой группе Jusan. Организация, которая, пожалуй, может похвастаться самой необычной структурой собственников в казахстанском финансовом секторе, заявила, что покупка среднего по размерам российского банка, реанимированного регулятором, «создает хорошую основу для расширения деятельности финансовой группы Jusan на перспективном рынке России».

Впрочем, сумма сделки – 14 миллиардов рублей или менее $200 миллионов – выглядит очень скромно в сравнении даже с проектом Сбера, не говоря уже о многомиллиардной атомной электростанции.

Трудно сказать, какую роль в неожиданном ускорении интеграции по всем фронтам сыграли конкретные бизнес-проекты, а какую – исторический переход от глобализации к регионализации. Однако очевидно, что без открытого публичного диалога последние шаги Ак Орды сталкиваются, как минимум, с непониманием общества и льют воду на мельницу политиков популистского толка.

Впрочем, возможно именно регионализация – деление мира на растущее количество торговых, политических и военных блоков – предопределила преобладание так называемого евразийского, а по сути российского, вектора во внешней политике, наряду с растущей самоизоляцией США, внутренними проблемами Евросоюза и откровенно непоследовательной торговой политикой КНР.

Все это происходит на фоне аналогичного закрепления Узбекистана, еще одного тяжеловеса Центральной Азии, в орбите Москвы, создавая впечатление, что политический транзит в обеих странах послужил определенным катализатором перехода от многовекторности к четкому выбору приоритетного партнера. Что, в принципе, наблюдается и на всем постсоветском пространстве, где бывшие республики одна за другой обретают статус либо «друзей», либо врагов бывшей метрополии.

Второй вариант Казахстан, в силу множества очевидных причин, позволить себе просто не может.

• 34
• 39